Порфирий Инфантьев - На другой планете

Таким образом, путешествие наше было поистине чем-то сказочным: все время мы находились в обществе лучших марсиан и лучших земных людей, как живых, так и умерших; и я скоро ознакомился со всеми наиболее выдающимися произведениями марсианской литературы.

Главное отличие марсианской поэзии от нашей заключалось, как я уже заметил, в том, что марсианские поэты черпали, в большинстве случаев, свое вдохновение не в прошлой или настоящей жизни, а в будущей, давая, таким образом, широкий простор своей фантазии. И нужно сказать, что подобные сюжеты производили чрезвычайно сильное впечатление на ум и чувство слушателей. Они являлись как бы пророчеством и поселяли у слушателей бодрость и веру в свои силы, они заставляли сердца их переполняться горделивым сознанием могущества их разума, они окрыляли их фантазию и возбуждали энергию и жажду деятельности и борьбы за торжество марсианского гения. Словом – это был неиссякаемый источник живой воды, которым питалась поэзия марсиан.

Так, коротая время, мы подвигались все ближе и ближе к Озеру Солнца, где находилось Главное Центральное Статистическое Бюро. День за днем проходили совершенно незаметно. К ночи мы обыкновенно спускались на Марс, чтобы переночевать в какой-либо гостинице и запастись провизией для дальнейшего путешествия.

Я не буду описывать всех чудес и диковин, которые мне привелось видеть во время нашего путешествия; их было так много, что одно их перечисление заняло бы немало страниц.

От времени до времени мы спускались на Марс, чтобы осмотреть ту или иную достопримечательность, и в некоторых местах оставались по суткам и долее.

Находясь постоянно в обществе Либерии, я мало-помалу привыкал к ней, и меня уже перестало поражать ее безобразие. Она была чрезвычайно умной и даже остроум: ной марсианкой, и за безобразными внешними формами ее тела в ней чувствовалась чуткая и деликатная женская душа, притом юная и, по-своему, наивная, – а все это невольно заставляло меня позабывать о ее внешности и видеть одну только ее внутреннюю красоту. Да и самая внешность ее меня уже перестала отталкивать, я начал находить даже в самом ее безобразии свою оригинальную прелесть. Один обворожительный глаз ее, в котором, как в зеркале, отражалась вся ее душа, чего-нибудь да стоил! Когда она устремляла на меня этот глаз, полный неведомой мысли и неведомых чувств и желаний, по всему моему телу пробегал приятный трепет, и мне так и хотелось, чтобы она дольше-дольше смотрела на меня. Даже ее хвостик стал казаться мне уже только забавным, в особенности, когда во время разговора она начинала кокетливо им повиливать. Ко всему этому, не нужно забывать, что я и сам был точно таким же марсианином.

Путешествие наше продолжалось уже около месяца, и за это время у нас с Либерией всего только один раз вышла небольшая размолвка. Однажды, во время одной из остановок, Либерия приобрела в общественном магазине какой-то аппаратик. Этот аппаратик состоял из целой системы проволок и стекол и прицеплялся к глазу. Либерия объяснила мне, что это психоскоп, и что при помощи этого инструмента можно читать чужие мысли.

Признаться сказать, сначала я довольно скептически отнесся к этому инструменту, полагая, что это просто какая-нибудь детская игрушка.

Но Либерия нацепила себе на глаз этот психоскоп и пристально уставилась мне в лицо. Вдруг она со страхом выронила инструмент из своих хоботков и отшатнулась от меня.

– Боже мой, какой вы злой, какой вы недоверчивый и трусливый эгоист! – прошептала она.

Я страшно смутился и растерялся от этого неожиданного вывода из ее наблюдений надо мной. Я действительно в это время думал: а что, если этот психоскоп – не игрушка, и. моя спутница прочтет все мои затаенные мысли, которые я никогда и ни перед кем не хотел бы открывать? /

И мне вдруг стало и жутко и почему-то страшно стыдно. Я почувствовал себя точно совершенно голым в чужом присутствии.

– Либерия, ради бога, не смущайте меня! Уберите это дьявольское изобретение! Я сам откровенно сознаюсь вам во всех своих самых интимнейших мыслях, но только не подвергайте меня этой пытке. – чувствовать себя в вашем присутствии обнаженным! – взмолился я.

– Ведь вот что значит нечистая совесть! – грустно проговорила, успокаиваясь, Либерия. – Впрочем, простите; я вас не могу обвинять, – : тут виновато ваше земное воспитание: вас с самого нежного детского возраста приучают скрывать свои чувства и свои мысли и, таким образом, уродуют вашу нравственную натуру. И вот стоит только с фонарем заглянуть вам в душу, как вас тотчас же охватывает страх: вы боитесь, как бы там не открыли чего-нибудь некрасивого, такого, чего вы не хотели бы показывать, хотя, я уверена, и страх-то в большинстве случаев совершенно неосновательный.

– Но, Либерия, разве вам самой не было бы немножко жутко, если бы в вашей душе вдруг стали читать самые сокровенные ваши мысли? – сказал я.

– Мне? – удивилась марсианка. – Пожалуйста, сколько угодно. Мне, напротив, это доставило бы только одно удовольствие, потому что тогда я надеялась бы легче быть понятой без слов, которые часто неспособны выразить то, что мы хотели бы. Таить и скрывать мне нечего, потому что скрывают одни только злые и недоброжелательные мысли, а у нас, я ручаюсь, вы не найдете ни одного марсианина, который мог бы иметь такие мысли по отношению к своим ближним. Наши изобретатели заняты в настоящее время идеей усовершенствовать этот психоскоп так, чтобы он мог совершенно устранить всякую надобность в устной речи, – чтобы каждый, имеющий его, без слов мог понимать и без слов передавать свои мысли другим.

Желая узнать, каким образом психоскоп передает чужие мысли, я нацепил его себе на глаз и стал смотреть на Либерию. И странно! Я вдруг почувствовал, что мысли в моей голове начали тотчас же принимать другое направление, но я хорошо сознавал в то же время, что это новое направление моих мыслей возбуждается направлением мыслей моей спутницы. Очевидно, тут происходило нечто, подобное возбуждению электрического тока посредством индукции. В данный момент мысли Либерии были очень печальными.

– Милая Либерия, ради бога, не огорчайтесь! – прошептал я, отнимая от глаза психоскоп…

На следующий день мы завидели вдали Озеро Солнца, посреди которого находился остров, а на этом острове возвышался высокий искусственный холм, на котором стояло, блиставшее издали, величественное здание Главного Центрального Статистического Бюро…

XIII

Это здание Статистики представляло из себя в своем роде чудо марсианской архитектуры. Стены его были облицованы прозрачным камнем, вроде горного хрусталя или топаза; крыша была вычеканена из чистого серебра и, подобно горному снегу, блестела на солнце; фронтоны, карнизы и капители у колонн были из настоящего золота, а сами колонны у портика не то из яшмы, не то из малахита. Фрески и, барельефы на стенах были инкрустированы самоцветными камнями, и эта чудная мозаика горела на солнце тысячью разноцветных огней. (Благородные металлы на Марсе, как и на Земле, ценятся довольно дорого, так как и там они встречаются в очень небольшом количестве.) Вокруг здания и по откосам искусственной горы, на которой оно стояло, был разбит роскошный сад с причудливыми беседками, аллейками, фонтанами и целою колоннадою разнообразнейших статуй, изображавших знаменитых марсиан.