Сергей Михайлов - Стрела Аримана. Антология российской фантастики

— Послушайте, в вашей самодеятельности нет теперь никакого смысла. Дело передано в суд. Козлятин к убийству Паукова непричастен, вина Мокроносова полностью доказана. Более того, Мокроносов сознался.

— Сознался?!

— По крайней мере он не отрицает такой возможности. Мокроносов подтвердил, что в том состоянии, в каком он тогда находился, вполне мог нанести удар бутылкой.

— Так мог или нанес?

— Какая разница?! Главное, есть вещественное доказательство: отпечатки пальцев убийцы на осколках бутылки, которой был убит Пауков.

Да, ловко плел паутину этот прохвост. Но сегодня я намеревался дать ему решительный бой. У меня было два огромных преимущества: первое — я знал о нем гораздо больше, чем он думал, и второе — в глубине души он считал меня шарлатаном, а я таковым не являлся.

Я взял быка за рога. Изобразив на лице саркастическую ухмылку, я развалился в его кресле и как бы между прочим спросил:

— А что, Сергей Тимофеевич, родной дядя Козлятина действительно занимает ответственный пост в крупном министерстве?

Кровь отхлынула у него от лица, глаза потемнели. Ага, я попал в самую точку.

— Вот какой: сон мне вчера приснился, — продолжал я — Будто бы вызывает вас шеф и говорит: «Что же это вы поклеп на честного человека возводите?! Поторопились с Козлятиным. Чист он перед законом». А потом на ушко вам шепчет, что Козлятин-то — единственный племянник ответственного товарища Икс и преступником быть никак не может. Мол, Козлятин болен, нуждается в срочном лечении. Не помните, Сергей Тимофеевич, в какой санаторий отправили бедного Козлятина? В Ялту? В Пицунду? Что с вами, майор? Вам дурно?

— Все это вас, гражданин Нерусский, — глухо произнес он, — никоим образом не касается. Да, Козлятин отправлен на лечение в Крым. Ничего противозаконного. О «дяде» из министерства я услышал от вас сейчас. По поводу методов ведения следствия я с вами, человеком посторонним, вообще говорить не желаю.

— Нет, Сергей Тимофеевич, о ваших методах ведения следствия вам все же придется со мной поговорить. Вспомните, пожалуйста, дело аферистки Крутой. Вспомнили? Отлично! А теперь скажите, какая сумма находилась в конверте, который вам передал незнакомый мужчина у станции метро «Таганская-кольцевая» семнадцатого апреля сего года? Не помните? Хорошо, подскажу: триста пятьдесят рэ. Так, далее: третьего мая, здесь, в этом кабинете, вы приняли от гражданки Вислоуховой пятьсот тридцать рэ… Продолжать?

Майору стало совсем худо. Одной рукой он схватился за сердце, другой — за стол. Он только мотал головой, что, видимо, означало: нет, продолжать не надо.

Я встал и направился к выходу. У самой двери остановился и жестко произнес:

— Учтите, майор, судьба Мокроносова в ваших руках Если через две недели с него не снимут обвинение, я снова приду сюда и выведу вас на чистую воду. Прощайте.

Но прежде чем истек названный мною срок, произошли события, избавившие меня от необходимости еще раз встретиться с майором Прониным.

Глава 9

Я настолько увлекся расследованием убийства, что даже пропустил традиционную рыбалку, которую считал более важной, чем сон, еда и — страшно признаться — работа. Обретенные мною телепатические способности перевернули всю мою жизнь. Невозможное стало обыденным, в повседневность вторглись такие невероятные изменения, о каких я и помыслить прежде не мог.

Во-первых, я перестал терпеть издевки и смешки Балбесова и в один прекрасный момент осадил его так крепко, что он начал обращаться ко мне исключительно на «вы» и по работе. Во-вторых, я посмел выразить несогласие с мнением шефа, Евграфа Юрьевича, чего ранее себе не позволял. Один из пунктов квартального отчета вызвал у меня сомнения, и я их высказал. Коллегами (кроме разве самого Евграфа Юрьевича) это факт был воспринят, как гром среди ясного неба. Они даже рты пораскрывали! Самым знаменательным стало то, что шеф отказался от своего мнения и принял мое. Этим я нанес Балбесову еще один удар, окончательно сокрушивший его. В коридорах при виде меня сотрудники стали шушукаться. Я терпел знаки внимания и милостиво разрешал восхищаться мною.

Как-то на доске объявлений появилось сообщение: нас посетит великий шахматист, непобедимый гроссмейстер Иванов-Бельгийский. После рассказа о своем пути к вершинам шахматного Олимпа он даст сеанс одновременной игры. Разговоры об этом охватили весь институт. В каждом закутке разбирали знаменитые партии Иванова-Бельгийского, анализировали его стиль. Из недр письменных столов были извлечены пыльные доски и комплекты фигур. Шахматному вирусу поддались не только мужчины.

Уже не помню, что толкнуло меня на авантюру, но моя фамилия оказалась в списке желающих принять участие в сеансе одновременной игры. Сразу оговорюсь: в последний раз я сидел за шахматной доской классе в третьем, так что о том, как ходят фигуры, имел довольно смутное представление. Сей дерзкий шаг я предпринял исключительно в расчете на свое шестое чувство — телепатию. Не имея практических навыков и абсолютно не зная теории, я надеялся строить защиту — о нападении я и не помышлял! — опираясь на богатый опыт противника, «читая» его замыслы.

И вот настал тот знаменательный день. К шести часам вечера конференц-зал был забит до отказа. Гроссмейстер как уважающая себя знаменитость позволил себе опоздать на сорок минут, но ни один из любителей шахмат не роптал. Когда Иванов-Бельгийский наконец появился на сцене, зал взорвался овацией. Тощий гроссмейстер принял причитающуюся дозу народного восхищения, затем толкнул вялую полуторачасовую речь. Около восьми на сцене установили шесть столов. Место за одним из них предстояло занять мне. Терпеливая публика затаила дыхание в предвкушении грандиозного зрелища. Пока соперники рассаживались, шахматный гений подкреплялся за кулисами кофе и бутербродами с красной икрой. Слегка «заморив червячка» и повеселев, Иванов-Бельгийский снова вышел на сцену и деловито потер руки.

— Тэк-с, начнем, — произнес он.

За столиком справа от меня сидел Апоносов, большой, грузный человек с бровями, напоминающими крылья орла, — тот самый начальник футбольного феномена Завмагова; слева ерзал очкарик по фамилии Пепсиколов, из патентно-лицензионного отдела.

Сеанс начался. Иванов-Бельгийский легко порхал по сцене (потом я узнал, что кофе-то был с коньяком) и, снисходительно ухмыляясь, ловко передвигал фигуры. Игра шла быстро. Пятеро его партнеров пыхтели, краснели, бледнели, морщили высокоинтеллектуальные лбы. Шестой, то есть я, копался в мозгах шахматной звезды. К величайшему моему удивлению, сама игра была там вовсе не на первом месте. Гроссмейстер думал о красной икре, бразильском кофе и предстоящей поездке в Буэнос-Айрес. Играл он в основном руками, а не головой. В его памяти был зафиксирован целый ряд комбинаций, порой довольно сложных, которые он автоматически извлекал и использовал по мере надобности. Причем все они были позаимствованы у других шахматистов, может, менее Удачливых, но зато более богатых оригинальными идеями. Короче, гроссмейстер был просто ловким (в хорошем смысле слова) малым, виртуозно владевшим техникой игры, но далеким от шахмат как искусства.