Владимир Васильев - Антарктида online

Ломаев вгляделся. Нет, Типунов еще не понимал того, что главным виновным окажется он сам. Или делал вид, что не понимает. Есть такая забавная юридическая формулировочка: виновность без вины. Как раз для него придумана.

– Да что «Хлебников», – со вздохом сказал Ломаев. – Далеко «Хлебников»… Ладно, признаю: напороли. Виноваты, искупим. – Он шагнул к койке и, не совсем деликатно сбросив с нее ноги храпящего Шеклтона, потряс Непрухина. – Игорек, вставай, тут такие дела…

Непрухин всхрапнул, свистнул носом, выдохнул порцию крепчайшего перегара и попытался перевернуться на другой бок. Ломаев затряс сильнее.

– Игорек…

– Уйди, – через силу простонал Непрухин. – Уйди или добей, нельзя так жить…

– Точно, – подтвердил Ломаев. – Без передатчика жить никак нельзя. Вставай, болезный, техника накрылась…

Глава шестая

О пользе непрочных костей

Типунов выскочил из радиостанции в бешенстве. Так он и знал, так он и думал! Нельзя было оставлять на зимовку Ломаева с Непрухиным, поганой метлой их надо было гнать из Антарктиды! Мало ли – не первая зимовка у каждого и незапятнанная анкета! Пьянь, хулиганье! Хуже того – уголовники! Подшутили над мировым сообществом… А оно, сообщество, таких шуток не понимает, за такие шутки приходится дорого платить. Вот пусть и платят! Пусть не воображают, что начальник станет их отмазывать, ему бы себя отмазать, он первый вставит им такой фитиль, что мало не покажется. И австралийцы не лучше, жаль, что с интуристов не спросишь по полной программе…

– Сволочи! – от души сказал Типунов в туман, как в вату. Жаль, что никто не слышит. Ну ничего, на экстренном совещании, назначенном через полчаса – раньше негодяям не протрезветь, – оба шутника услышат много ласковых слов. К сожалению, Ломаев прав: эвакуировать их будет затруднительно. Значит, до первого борта, когда бы он ни прибыл, оба посидят под домашним арестом. А вот как выпутываться из скандальной истории – тут еще нужно подумать. Раз уж дело дошло до самых верхов – жди беды. Понятно, надо оправдываться, кричать о глупом недоразумении, каяться и клясться, что самые строгие меры уже приняты. Поможет ли? Ох, не факт. И чем в конце концов кончится дело – неизвестно…

Ноги скользили. Снег в Новорусской и раньше был утоптан до предела, облизан талой водой и давно дошел до кондиции хорошего катка в оттепель. Теперь стало еще хуже. В кошках ходить по такому снегу… Попадались лужи. Где-то в тумане журчал ручей. Вот скотство – ветра нет, туман висит, как приклеенный. Уж лучше бы запуржило…

Сейчас же под ноги подвернулся Тохтамыш. Псина скулила, пытаясь подобрать под туловище разъезжающиеся в разные стороны лапы. С шерсти капало – не иначе друг человека уже не раз поскальзывался и падал прямо в лужу.

Злость была такая, что ни в чем не повинного пса хотелось пнуть. Однако Аркадий Степанович сдержал этот безусловно неблагородный порыв и взял в сторону, намереваясь обойти скулящее животное. Его ли вина, что он заметил гладкую скользкую рытвину лишь тогда, когда ступил на ее край?

Одно мгновение он пытался не упасть. Затем его ноги внезапно подлетели выше головы, правую руку пронзила острая боль, голова со стуком ударилась о лед, и Типунов потерял сознание.

Денис Шимашевич отнюдь не родился миллиардером. И родителей его во времена советской власти трудно было назвать богатыми людьми. Обеспеченными, даже зажиточными – вполне. А вот богатыми – вряд ли. Во всяком случае, отец Дениса, начальник отдела кадров одного из минских «почтовых ящиков», мечтал о «Мерседесе», а ездил на «Жигулях». Мать Дениса, сотрудница одного из отделов того же «ящика», мечтала о двухэтажном особняке, но была вынуждена довольствоваться трехкомнатной квартирой на Якуба Коласа. Правда, в хорошей сталинке. Hо что такое треха в сталинке по сравнению с особняком на выезде в Дзержинск?

Поэтому и Денис, с детства имевший некоторые карманные деньги, всегда считал, что имеет их мало. И довольно рано стал задумываться над способами их умножения. Доить родителей он считал ниже своего достоинства, поскольку полагал себя человеком предприимчивым и умным, да и прекрасно сознавал, что родители не вечны. Более того, он очень быстро уловил, что и власть большевиков не вечна. Уже в начале восьмидесятых. И свято верил в собственное большое будущее.

Как показало это самое будущее – верил Денис Шимашевич не напрасно. К новому времени он сумел приспособиться гораздо быстрее и лучше родителей. Теперь он с улыбкой и легкой ностальгией вспоминал свои первые дела – осторожные операции с валютой, первые рейсы в Германию за бэушными стиралками и холодильниками… Конечно, все это смешные мелочи, но именно они закалили его ум и чутье будущего бизнесмена.

Денис, опять же, одним из первых понял, что вещи – далеко не самое ценное в этом мире. И даже сырье вроде нефти или металла – штука хоть и дорогая, но… Во-первых, давно поделенная, во-вторых, небесконечная и, в-третьих, громоздкая. Ко всяким МММ-образным пирамидам и прочему откровенному надувательству населения Денис сразу отнесся резко отрицательно. Главным образом оттого, что затейникам вроде Мавроди рано или поздно приходится драпать или того хуже – представать перед судом, а такой финал любого предприятия Шимашевич считал совершенно неприемлемым для себя. Владеть нужно чем-то действительно стуящим, тогда можно это безбоязненно продать или сдать в аренду, причем без перспектив будущих пряток от властей и при крепком здоровом сне каждую ночь.

Сначала Денис занялся недвижимостью; довольно быстро это занятие привело его в Москву, где Шимашевич-младший и поселился. К этому моменту минский «ящик» родителей благополучно загибался от недостатка средств и хронического равнодушия со стороны властей предержащих; Денис вскоре перевез отца с матерью в Москву, объявив, что они давно заслужили пенсию, но не такую, какую платит государство, а такую, какую может безболезненно предоставить им любящий сынок.

Hасчет любящего, кстати, все было честно: родителей Денис действительно любил и уважал, ведь не в последнюю очередь благодаря их ненавязчивому воспитанию Шимашевич-младший вырос тем, кем вырос. И именно сетования отца, сокрушающегося по поводу своего безвременно почившего минского «ящика», навели Дениса на очередную идею.

– Какие специалисты, Денис! Какие темы! – вещал Шимашевич-старший, с удовольствием бередя собственные раны. – Профессора сидят без гроша, потому что у этих сраных политиков нет ума вложить копеечку в будущее! У них есть ум только разворовать все сегодня, а на будущее им плевать!

Вложить копеечку в будущее Денис был вполне готов. И потому, что копеечка имелась, и потому, что отец, сам того не ведая, подсказал, как можно эту копеечку превратить в жирный целковый. Ибо выше всего в мире наживы и гонки к вершине ценится…