Айрис Мердок - Дикая роза

- Ничего не произошло и не произойдет.

Милдред помолчала.

- Как знаешь. Тогда поговорим на смежную тему. Тебе нужно жениться. Или скажу так, чтобы тебе было еще легче: мне нужно, чтобы ты женился. Я хочу, чтобы Мичемы продолжались, поскольку Финчи, видимо, кончились. Я хочу, чтобы у тебя были дети, Феликс. Бабушкой мне уже не быть, но тетка из меня получится ой-ой-ой!

- К сожалению, и тут я вынужден тебя разочаровать.

- Да полно тебе! - И Милдред продолжала вкрадчиво: - А та молоденькая француженка, с которой ты познакомился в Сингапуре? Расскажи мне о ней хоть чуточку. Сделай престарелой сестре хоть это крошечное одолжение.

- Мари-Лора, - произнес Феликс деревянным голосом.

- Вот-вот. А фамилия ее как была?

- Мари-Лора Обуайе.

- Ну, и что дальше? Где хоть она сейчас?

- Прости, если я повторяюсь, но тут тоже ничего такого нет. Кажется, она в Дели.

- В Дели! - воскликнула Милдред. - И ты хочешь меня убедить, что ничего такого нет? А сам как раз едешь по делам этих гуркхов. Я не мечтаю, чтобы ты женился на француженке, но, судя по твоим рассказам, она очень милая молодая женщина, во всяком случае, она _женщина_!

Они дошли до скамьи под кедром и сели. Дрозд умолк. Сад, весь распавшийся под лучами вечернего солнца на мелкие цветовые пятна, казалось, тихо мерцал.

- В Дели я, между прочим, не еду, - сказал Феликс. Положив йогу на ногу, засунув руки в карманы, он смотрел вдаль, в сторону моста. - Буду служить в Англии.

- Феликс! - воскликнула Милдред. - Что же ты мне не сказал? А я-то рассчитывала, что мы вместе поедем в Индию! Свинья ты, и больше никто.

- Извини меня, Милдред, это только что решилось. Даже еще не окончательно, но более или менее.

- Скорее всего, ты сам только что это решил. А что ты будешь делать? Охранять Букингемский дворец?

- Нет, эту повинность я уже отбыл. Работа будет в военном министерстве, точнее - в управлении военного секретаря: назначения, повышения, награждения и все такое прочее. Скука страшная.

- Но тебя хоть повысят в чине, мальчик, дадут бригадира?

- Да.

- Только без бригады?

- Вот именно... - Это было больное место.

- Ну что ж... Я всегда считала, что ты слишком хорош для армии. До сих пор не понимаю, зачем она тебе понадобилась. Я этого не советовала. Положим, военный из тебя получился первый сорт. Так, значит, ты остаешься в Англии. Это возвращает нас к вопросу об Энн.

- Милдред, прошу тебя... довольно. - Он нахмурился, искоса взглянул на нее и стал подниматься. Она его удержала.

- Пожалуйста, не сердись на меня, Феликс. Я же вижу, ты только об этом и думаешь. И перестань твердить, что "ничего такого нет", этим ты от меня не отделаешься. Насчет Энн ты должен что-то решить. А то только изводишься и не даешь себе думать о других женщинах, на которых мог бы жениться. И ее покой ты, наверное, смущаешь.

Теперь Феликс сидел очень прямо, не шевелясь и глядя в одну точку. Краски сада, достигнув предела яркости, тускнели, растворялись в сумерках, цветовые пятна одно за другим заливало лиловым и синим. Над потемневшими каштанами задрожала одна огромная звезда. Феликс сказал:

- По-твоему, я... веду себя непорядочно?

Милдред вздохнула. По его сдавленному голосу она поняла, что наконец завладела его вниманием. Она сказала, тщательно выбирая слова:

- Ничего подобного. Я считаю, что тебе нужно не отказаться от Энн, а добиться ее. Она не очень молода, но достаточно, чтобы родить тебе ребенка. Она и сама была ребенком, когда родила Стива. А главное - ты ее любишь. И она тебя любит. И Рэндл уехал.

- С чего ты это взяла? - резко спросил Феликс.

- Что? Что Энн тебя любит?

- Да. - Он снова закинул ногу за ногу, упорно глядя вдаль, будто что-то высматривал.

- А разве не так? - спросила Милдред. Сама она понятия об этом не имела.

Помолчав, Феликс сказал:

- Мне ничего не известно о том, что она на этот счет думает. Это и естественно.

- Чего уж естественней! - фыркнула Милдред. - Да разве ты был бы здесь, если бы не думал, что она... ну, во всяком случае, не против? Твои-то чувства ей известны?

Феликс опять помолчал.

- Мне кажется, она... понимает. - Последнее слово он постарался проглотить.

- Ну конечно, понимает. Не такая уж она дура. И вообще, женщина всегда знает. Прости, что говорю без обиняков, дорогой, но ты когда-нибудь целовал ее?

- Конечно, нет! - возмутился Феликс. И тут же добавил, уже мягче: - Да, конечно, она знает. Но мы, понимаешь, никогда об этом не упоминали.

- Оба вы, как видно, порядочные размазни, - сказала Милдред. - Эх, расшевелить бы тебя немножко, Феликс. Ну да ладно, повторяю последний пункт. Рэндл уехал. Твой ход. Да?

- Нет, - Феликс встал и протянул сестре руку. - Очень прошу тебя, Милдред, не хлопочи ты обо мне. Рэндл уехал, но он вернется. Побудет в Лондоне и вернется. Ничего не произошло, решительно ничего. И как я тебе уже сказал, ничего не произойдет. Ты, пожалуй, права в том, что я веду себя как идиот... Но это другое дело. Пойдем домой, а то озябнешь.

- Я еще тебя не отпустила, - сказала Милдред. Она осталась сидеть, а Феликс стоял перед ней навытяжку, и его высокая фигура заслоняла вечернюю звезду. Зажглись и другие звезды. - Феликс, - сказала она, - когда ты говоришь, что ничего не произошло, ты имеешь в виду, что Рэндл не завел себе кого-то на стороне публично и явно, а значит, не вышел из игры. Ну а если бы он вышел из игры... тогда ты заговорил бы с Энн?

- Но он... не вышел из игры.

Милдред с трудом себя сдерживала.

- И если он ничего не сделает в открытую, если будет, как негодяй, поддерживать видимость брака с Энн, ты так никогда и не сочтешь себя вправе заговорить?

Феликс тяжело перевел дух.

- Нет. Пойдем домой, Милдред.

- Какой же ты глупый, - сказала она тихо, беря его под руку. - Однако я верю в Рэндла. Хорошо, что хоть у одного из вас есть немного мужества.

9

Сыны пророка

Отважны, сильны,

Им вовсе неведом страх...

распевал Пенн, высунувшись из того окна своей комнаты, что выходило на светлую сторону - туда, где за верхушками буков, за склоном с розами расстилалась серо-зеленая равнина болот с желтыми полосками камыша на дамбах и неспешным полетом цапель. На ближних пастбищах круглыми клубочками белели овцы. А линия горизонта - это было еще не море, еще не таинственный Данджнесс.

Солнце светило, но как-то слабо, неуверенно, и свет получался рассеянный и бледный. Дул резкий восточный ветер. Тоже лето называется, думал Пенн. Дома и зима-то не такая. Хотелось кому-то объяснить это, пожаловаться, но никто его не слушал. Перед его отъездом мать сказала: "Там все тебя будут расспрашивать об Австралии!" - но отец возразил: "Как бы не так! Им до Австралии и дела нет!" Только он выразился посильнее. Выходит, что отец-то был прав. Такое отсутствие любопытства со стороны родных не особенно огорчало его, огорчала их невысказанная уверенность, что они имеют право судить о нем, а он о них - нет.