Боб Шоу - В эпицентре взрыва

— Похоже, мне потребуется больше времени, чем я предполагал. Может, тебе пойти спать?

— Кофе хочешь?

— Нет, спасибо.

Девушка, дрожа, поднялась с дивана и, с любопытством взглянув на разбросанные карты, ушла в спальню. Хачмен вернулся к работе. Часам к трем ему удалось наконец заполнить карту целиком. Хачмен, не раздеваясь, лег на диван и мгновенно провалился в сон.

С первыми проблесками зари он поднялся, тихо, чтобы не потревожить хозяйку, умылся и вернулся к столу в гостиной. Как и следовало ожидать, когда он попытался заполнить новую карту, обнаружилось еще несколько районов, где память его подвела. Потратив какое то время на их запоминание, Хачмен вышел из квартиры.

По дороге до таксопарка ему не встретился ни один полицейский. На этот раз он вошел сразу в контору и обратился к дежурной в очках, сидевшей за столом с несколькими телефонами и микрофоном.

— Оливер на месте?

— Нет, он в вечернюю смену. У вас к нему что-нибудь личное?

Хачмен воспрянул духом.

— Нет-нет. Я отличный водитель и знаю Болтон как свои пять пальцев…

Через сорок минут он получил форму, состоявшую из фуражки и значка на куртку, и уже кружил по городу в горчичного цвета такси. Почти час он работал по-настоящему, доставив по радиовызову двух пассажиров, причем адреса он нашел без особых трудностей. Второй пассажир вышел в южной части города, и вместо того, чтобы вернуться в центр, Хачмен связался по радио с диспетчером.

— Это Уолтер Рассел, — представился он по имени, под которым его зарегистрировали в таксопарке, так и не потребовав водительского удостоверения. — Я только что посадил джентльмена, который хочет провести весь день в окрестностях Болтона. Какие на это правила?

— Плата за день — десять фунтов, — ответила диспетчер. — Вперед. Клиент согласен?

Хачмен подождал несколько секунд, затем ответил:

— Он говорит, что согласен.

— Хорошо. Освободишься, свяжись с диспетчером.

— Ладно, — Хачмен вернул микрофон на место. Решив, что таксомотор с ограниченной скоростью будет выглядеть неуместно на скоростном шоссе, он направился на юг к Варрингтону с намерением проехать по менее приметным дорогам, связывающим маленькие городки. Вскоре он заметил трех девушек, голосующих на шоссе. Когда он затормозил и открыл дверь пассажирского салона, они неуверенно переглянулись.

— Вам куда? — спросил Хачмен, стараясь выглядеть добродушно, хотя по мере приближения к полицейскому кордону он волновался все больше и больше.

— В Бирмингем, — ответила одна из них, — но у нас нет денег на такси.

— Для этого такси вам не понадобятся деньги. Я еду в аэропорт Рингуэй встречать пассажира и решил предложить вам прокатиться, но если вас это не устраивает, то… — Хачмен сделал вид, что закрывает дверь, и девицы с визгом бросились в машину, рассаживаясь на повернутых назад сиденьях. По дороге они болтали между собой, словно Хачмена рядом не было, и он понял, что они едут на демонстрацию протеста по поводу N… С удивлением он обнаружил, что уже несколько дней не вспоминал о разрушенном городе.

У кордона стояла довольно длинная очередь автомашин, но полицейские пропустили такси Хачмена вперед, лишь мельком взглянув на него и его пассажиров.

С поезда в Хастингсе Хачмен сошел уже после полуночи. Машиной он добрался до Свиндона и около полудня бросил ее на безлюдной стоянке такси. Оставить столь очевидный след ближе к своей цели он не решился. Оттуда Хачмен доехал поездом до Саутгемптона, пересел в направлении Хастингса, и остаток дня поделился у него между нервным ожиданием и изматывающе медленными переездами.

Сознание того, что осталось меньше тридцати шести часов до назначенного им срока, тяжело давило его, когда он наконец вышел из здания железнодорожной станции.

Он открыл входную дверь маленького темного дома, но остановился, охваченный странным нежеланием входить. Последняя черта, за которой нет возврата, за которой только черная кнопка, приводящая машину в действие… У него отнюдь не было подсознательного желания, чтобы кто-то посторонний увел его от намеченного курса — его жизнь стала настолько изломанной, чужой, что в возвращении к прошлому едва ли было больше смысла, чем в продолжении. Нет. Но, войдя в дом, в эту обволакивающую темноту маленького холла за закрытой дверью, он порвет последнюю связь с миром. Даже если его выследят теперь и кто-то попытается ворваться в дом, единственным результатом будет то, что он нажмет кнопку чуть раньше. Он достиг эпицентра…

Дверь разбухла от сырости, и, чтобы плотно прикрыть ее, Хачмену пришлось надавить плечом. В размытом свете уличного фонаря он нашел дорогу наверх. Свет не зажегся, когда он нажал кнопку выключателя, но он и так определил, что в комнату после него никто не заходил. Все осталось по-прежнему. То же зеленое кресло с гнутыми подлокотниками и компоненты его машины. Он снова спустился вниз, хлюпая промокшими ботинками, нашел распределительный щит под лестницей и включил рубильник. Ежась в мокрой холодной одежде, Хачмен прошел по всем комнатам, зажигая свет и опуская шторы. В результате его крошечное владение приобрело еще более унылый и угнетающий вид. Выйдя на крытый хозяйственный двор, где дождь беспрерывно стучал по стеклянной крыше, он заглянул в угольный подвал. Угля оказалось едва-едва на одно ведро, но нигде не было лопаты. Хачмен нашел старую клеенку, собрал весь уголь и отнес в камин. Клеенка горела плохо, и, даже когда он подбросил бумаги, уголь все равно не загорелся. Хачмен поколебался, а затем, удивленный своей собственной заторможенностью, принес ящик от кухонного стола, разбил его и скормил щепки в огонь. На этот раз уголь занялся, обещая маленькую порцию тепла по крайней мере на час.

Он снял с себя мокрую одежду, завернулся в покрывало с дивана — единственное, что он смог найти, — и приготовился ждать тридцать пять часов.

Утром, когда Хачмен проснулся, у него сильно болела голова и саднило горло. Каждый вдох врывался в легкие сгустками ледяного воздуха. Он сел, превозмогая боль, и оглядел комнату. В камине осталась всего лишь горстка серого пепла, а одежда была все еще сырая. Борясь с дрожью, он собрал мятые вещи, отнес на кухню, зажег духовку, все четыре конфорки, развесил одежду над огнем и сел рядом, чтобы хоть немного согреться. Очень захотелось чаю. Дешевого, крепкого чаю, горячего и с сахаром. Назойливая мысль о том, что горячий чай избавит его от головной боли, от простуженного горла и от ломоты в суставах, не давала покоя. Он обыскал всю кухню, но неизвестные домовладельцы не оставили там ни крошки.