Джон Уиндем - Куколки

— Может быть, она не понимала, что говорит, — раздался неуверенный голос матери.

— Пора бы ей это понять. Наш долг проследить, чтобы она поняла.

Мать начала было отвечать, но голос ее дрогнул, и она заплакала. Никогда раньше я не слышал ее плача и не видел ее слез. Отец продолжал объяснять необходимость Чистоты не только в мыслях, но в душе и в поведении, и особенно важность всего этого для женщин. Он все еще говорил, когда я тихонько на цыпочках удалился. Мне, конечно, было очень любопытно знать, что за «мелочь» оказалась неправильной у ребенка — может быть, это просто был лишний палец на ноге, как у Софи. Но этого я так и не узнал.

Когда на другой день мне сообщили о том, что тело тети Хэрриет нашли в реке, ни о каком ребенке речи не шло…

8

Отец включил имя тети Хэрриет в наши молитвы того дня, когда пришло это известие, но позже никто никогда о ней не упоминал. Как будто ее стерло из памяти у всех, кроме меня. А мне она запомнилась настолько ярко, что приобрел зрительный образ даже тот момент, когда я только слышал ее: женщина с поднятой головой и выражением безнадежности на лице и еще звучный голос: «Я не опозорена, я всего лишь побеждена». И, конечно, тот последний миг, когда я видел ее из окна, а она глядела на наш дом.

Никто не рассказывал мне, как она умерла, но я сам догадался, что это вовсе не случайность. Я многого не понял из того, что подслушал, но все-таки это было самым тревожным событием из всех, с какими мне доводилось сталкиваться до тех пор. Оно испугало меня. Я почувствовал неуверенность в собственной безопасности, причем почему-то гораздо большую, чем после истории с Софи. Несколько ночей подряд мне снилась река, в воде тетя Хэрриет, она прижимает к груди белый сверток, а волосы ее струятся по воде и колышутся вокруг бледного лица с широко открытыми невидящими глазами. Я был очень напуган…

Все это произошло только из-за того, что ребенок немного отличался от других детей. У него оказалось что-то лишнее или не хватало чего-то, так что он не соответствовал в точности Определению. Была какая-то «мелочь», которая делала его не совсем правильным, не совсем таким, как другие…

«Мутант», — сказал мой отец. Мутант. Я вспомнил выжженные на досках надписи, речь странствующего проповедника… Какое презрение звучало в его голосе, когда он гремел с кафедры: «Да будет проклят Мутант!»

Да будет проклят Мутант… Мутант — враг не только всего человечества, но и всех Божьих тварей и растений. В нем семя Дьявола, неустанно стремящегося к размножению, дабы разрушить божественный порядок и превратить нашу землю, оплот воли Божьей в мире, в край без закона, как на юге, где, как говорил дядя Аксель, — растения, животные и почти все человеческие существа производят на свет искажения. Где правильная природа уступила место неузнаваемым существам, где пышно разрастаются чудовищные растения и где дух Зла издевается над Господом Богом, воплощая в жизнь непристойные фантазии.

Всего лишь маленькое отличие, «мелочь», была первым шагом к этому… Я очень усердно молился в те ночи.

— Боже, — просил я, — пожалуйста, позволь мне быть таким, как все люди. Я не хочу быть другим. Сделай так, чтобы утром я проснулся таким, как все. Прошу тебя, Боже, сделай это. Ну пожалуйста!

Но утром, когда я начинал проверять себя, я быстро соединялся с Розалиндой или с кем-нибудь другим из наших и понимал, что молитва ничего не дала. Я снова должен был встать с постели таким же, как лег в нее накануне, а потом идти в большую кухню и садиться завтракать за стол лицом к надписи, которая перестала быть просто частью обстановки комнаты и, казалось, таращилась на меня словами: «ПРОКЛЯТ МУТАНТ ПЕРЕД БОГОМ И ЛЮДЬМИ!»

И страх мой не проходил…

На шестой день, после того как пять ночей молитв ни к чему не привели, дядя Аксель поймал меня на выходе из-за стола и сказал, чтобы я помог ему чистить плуг. Мы поработали часа два, а потом он объявил передышку, и мы вышли из кузницы посидеть на солнышке, привалившись к стене. Он дал мне кусок овсяной лепешки, и некоторое время мы молча жевали. Потом он сказал:

— А теперь выкладывай.

— Что выкладывать? — тупо спросил я.

— Что с тобой случилось такое, что ты последние дни выглядишь больным. Что тебя тревожит? Кто-нибудь узнал о вас?

— Нет, — ответил я, и лицо его просветлело.

Тогда я рассказал ему о тете Хэрриет и ее ребенке. Договаривал я сквозь слезы: такое было облегчение поделиться с кем-нибудь этой историей.

— Это все ее лицо, когда она отъезжала, — объяснил я. — Я никогда ни у кого не видел такого лица. Мне оно все время чудится в воде.

Кончив говорить, я поднял глаза. Лицо дяди Акселя было угрюмым, уголки рта опустились, он был мрачен, как никогда.

— Так вот оно в чем дело. — Он покивал.

— Все из-за того, что ребенок был не такой, — повторил я. — И Софи тоже была не такая… Я раньше не понимал как следует… Дядя Аксель, я боюсь… Что сделают со мной, когда узнают, что я другой?..

Он положил руки мне на плечо.

— Об этом никто никогда не узнает, — снова повторил он мне. — Никто, кроме меня, а я — не страшно.

Но теперь эти слова не утешали, как раньше.

— Но ведь один замолчал, — напомнил я. — Может быть, его обнаружили?..

Он покачал головой:

— На этот счет, Дэви, можешь быть спокоен. Я выяснил, что примерно в то время, как ты говоришь, погиб один мальчик. Его звали Уолтер Брент, девяти лет от роду. Там валили лес, а он рядом дурачился, и его, беднягу, зашибло деревом.

— Где это было? — спросил я.

— Миль девять или десять от нас, на ферме у Чиппинга.

Я постарался вспомнить направление. Да, ферма Чиппинга подходила, и случай был как раз такой, какой соответствовал внезапному необъяснимому молчанию. Без всяких плохих чувств к неизвестному Уолтеру я надеялся, что все объяснялось именно этим. Дядя Аксель заговорил снова:

— Нет никакого резона, чтобы кому бы то ни было вас обнаружить. По вам ничего не заметно. Они узнают только в том случае, если вы сами им это позволите. Учись следить за собой, Дэви, и они ничего никогда не узнают.

— Что они сделали с Софи? — в который раз спросил я, но он опять уклонился от ответа и продолжал:

— Помни, что я тебе рассказывал. Они считают себя соответствующими Истинному Образу, но знать этого наверняка не могут. Даже если Прежние Люди были точно такие же, как они и я, что из того? Да, я знаю, что о Прежних Людях рассказывают сказки, какими они были замечательными, и каким замечательным был их мир, и как однажды мы снова получим обратно все, что имели они. Но во всех этих рассказах много чепухи, а если и есть в них доля правды, то что хорошего стараться идти по их стопам? Куда делись они и их замечательный мир?