Зиновий Юрьев - Люди и слепки

И как случалось уже не раз за последние дни, эти мысли вызвали у меня острую головную боль. Она начинала клубиться где-то в затылке. Легкое облачко. Потом боль становилась все тверже, рваные края облачка заострялись и уже нестерпимо царапали, скребли и рвали виски.

Я посмотрел на часы. Без десяти восемь. Пора собираться к госпоже покровительнице. Представляю себе ее день рождения и веселье. Если бы можно было не пойти. Но рабская и более сильная моя половина и не собиралась оставаться дома. Она-то знала, что делать. Она знала, что надо включить магнитофон и послушать, не записалось ли что-нибудь. Если Лопо с кем-нибудь беседовал, сейчас я услышу эту беседу.

Ну-ка, послушаем, о чем беседуют молодые слепки, когда рядом нет людей. Я нажал кнопку воспроизведения. Послышалось шипение пленки и голос:

«Заика… Я, наверное, скоро уйду в Первый корпус. Я не увижу тебя…»

Заика – это та девчушка, что работала рядом с ним на кортах, машинально подумал я. И тут ясно понял, что Лопо – человек. В голосе его дрожали печаль и любовь Он думал о том, что будет, а на это не способно ни одно животное. Он знает, что его ожидает. Страдание знакомо и зверю, и человеку, но человек страдает вдвойне: от того, что происходит, и от того, что произойдет.

Моя рабская плененная половина жадно подалась вперед. Хозяин будет доволен, может быть, он даже потреплет по загривку верного пса, бросит мозговую кость. Ура, крамола раскрыта! Мальчуган наказан не будет. Он даже будет удостоен высокой чести – отдать свое тело мистеру Клевинджеру-младшему. А вот чудовищную преступницу, виновную в том, что научила человеческого малыша человеческой речи, скормят муравьям. Как они здесь это называют? Устроить встречу с муравьями. Прекрасно, справедливость, наконец, восторжествует. Впервые за многие дни я вспомнил пактора Брауна. Он любил говорить о справедливости: «Бойтесь справедливости, которой добиваются с чрезмерным азартом. Подлинная справедливость мало кому нравится».

Головная боль стала нестерпимой, и я проглотил таблетку, запив стаканом воды. Вода показалась мне тепловатой и тошнотворной. Я был неприятен себе до такой степени, что испытывал отвращение ко всему, что брал а руки.

Когда лучше отнести пленку доктору Грейсону – сейчас или утром? Пожалуй, утром. Может быть, удастся что-нибудь выведать и у мисс Джервоне. Теперь, когда знаешь, что она все-таки виновна и тому есть доказательства, можно позволить себе поиграть с ней, как кошка с маленькой серой мышкой. Какое рыцарство! Браво, помон Дин Дики. Налигия будет вечно гордиться таким сыном…

Я чувствовал себя, как в темной сурдокамере: сознание, казалось, вот-вот покинет меня…

Я пригладил волосы перед зеркалом, взял приготовленный заранее букет цветов и вышел на улицу.

Когда-то мне казалось, что если бы люди чаще смотрели в звездное небо и чаще ходили бы на кладбище, мир был бы намного лучше. Потом я узнал, что в обсерваториях астрономы свирепо грызутся из-за того, кому и когда смотреть в бесконечность, а кладбищенские сторожа отличаются неслыханной алчностью.

Гости уже все были в сборе. Доктор Халперн, казалось, еще больше растолстел с утра. Я произвел несложные расчеты и пришел к выводу, что он должен лопнуть в ближайшие сорок восемь часов. Неплохо, неплохо, в мире оставались еще вещи, ради которых стоило жить.

Рядом, тесно прижавшись друг к другу, сидели молоденькая младшая покровительница и ее супруг. Я не разобрал ни его имени, ни профессии По-видимому, они были совсем еще свеженькими молодоженами, поскольку явно боялись расстаться друг с другом хотя бы на минуту. А может быть, они просто боялись, что партнер может убежать и не вернуться.

Сама мисс Джервоне была наряжена в самое нелепое и безвкусное платье из всех, которые я когда-либо видел и лицо ее излучало приветливость, от которой могло скиснуть молоко даже в соседнем корпусе.

– Ой, – пискнула младшая покровительница, – когда закончились взаимные представления, – значит, вы помон?

– Да. Во всяком случае там, дома, я был им.

– А правда, что помоны дают обет безбрачия?

– Правда.

Она посмотрела на меня с невыразимым сожалением замужней дамы.

– А если полицейский монах влюбится?

– Тогда он постарается побороть свои чувства, а если не сможет, тогда снимет с себя сан. Полицейский монах – это ведь не только профессия, но и сан.

Теперь наступила очередь молодожена. Он откашлялся, и его супруга уставилась на него с выражением гордости и тревоги. Так матери смотрят на своих детей, когда те собираются прочесть перед гостями стихотворение.

– Скажите, мистер Дики, а как же вы работаете, если вам ничего за это не платят? Разве так бывает?

– Видите ли, именно поэтому мы, монахи, даем обет безбрачия. Для чего нам деньги? Жилье, одежда, пища – все это дает нам наша Первая Всеобщая Научная церковь – Я и не заметил, как скатился в торжественно нравоучительный тон, который так не люблю у других.

– Ну а потом? Что случается с помоном, когда он уже не может или не хочет служить церкви? – не унимался молодожен, и его жена посмотрела на него с некоторым беспокойством. В ее маленькой головке, должно быть, мелькнула мысль, что ее супруг, пожалуй, не прочь стать монахом.

– Если он достиг уже определенного возраста и прослужил определенное количество лет, церковь будет содержать его до самой смерти.

– Что-то мы слишком много говорим и мало пьем и едим, – сонно пробормотал доктор Халперн и усердно занялся огромной порцией лозаньи, которую раскладывала по тарелкам мисс Джервоне. Руки ее двигались быстро и ловко, она что-то говорила о том, как любит стряпать, о семейном рецепте приготовления лозаньи, но я вдруг заметил, что глаза ее испуганы. Бедная мисс Джервоне, подумал я. Бедная, уродливая мисс Джервоне. Неужели ей предстоит познакомиться с красными муравьями? И вдруг я осознал, что держу в своих руках ее судьбу. Ведь пленка с записью голоса Лопо – единственное доказательство ее вины. Завтра утром Лопо перестанет существовать…

Если бы я мог уничтожить эту пленку… Но моя песья половина тут же бросилась доказывать, почему это невозможно. Доктор Грейсон спас мне жизнь. Я обещал верно служить ему.

Да и доктора Халперна должна беспокоить пленка, о которой он, возможно, подозревает. Ведь если какой-то помон всего за несколько дней сумел получить доказательства серьезного преступления – во всяком случае с точки зрения доктора Грейсона, – то это бросает тень в первую очередь на самого Халперна, который ни о чем не догадывался. А может быть, доктор Грейсон подумает, что Халперн знал, но скрывал, не хотел предавать свою знакомую? Они все здесь теряют дар речи, стоит только упомянуть имя шефа Новы. Да, если мистер Грейсон пришел бы к такому выводу, целые поколения огненных муравьев рассказывали бы о неслыханном пире…