Кир Булычев - Журавль в руках

Не знаю, убил ли я кого-нибудь, ранил ли в той короткой схватке на берегу и потом на пути к пустоши. Я махал топором, бежал, снова махал, был треск металла, крики, но люди в муравьиных шлемах, возникавшие и пропадавшие в ночи, казались фантомами, безликими, бестелесными и неуязвимыми.

Мы скрылись в глубине леса, в густом ельнике. Уже светало. На ходу я несколько раз засыпал, но продолжал идти, в дремоте различая перед собой широкую спину Кривого, даже видя короткие сбивчивые сны, действие которых происходило в лаборатории. В них я доказывал кому-то, что свободная поверхностная энергия планеты, сконцентрированная в точке искривления пространства, способна создать переходный мост между мирами, а на меня показывали пальцами и укоряли в необразованности.

Мы сидели в густом ельнике. Где-то неподалеку контрабасами гудели трубы

— муравейник переполошился. Кривой вывел нас к зарослям, оттуда лесник знал тропку домой. В деревню возвращаться было нельзя, там наверняка ждут. Кривой и его люди уходили в дальний лес, к тем своим товарищам, что не пришли вчера, когда крестьяне из соседних деревень решили напасть на гору и освободить своих. Лесник и ездил к ним, чтобы отговорить от нападения малыми силами, обреченного на поражение еще до его начала. На прощание Кривой начал просить ружье. Лесник не дал. Отговорился тем, что нет патронов. Кривой насупился.

— Я скоро вернусь, — пообещал лесник.

— Куда? Некуда тебе возвращаться. В деревне никого нет. Агаш я с собой уведу. В дальний лес.

Мы попрощались.

Я шел за лесником по узкой тропке, он отводил ветки, чтобы не стегали по лицу.

— Дай ему ружье, — ворчал лесник. — У меня одно. Сам как без него обойдусь? А они все равно стрелять не умеют. Да и патронов нет…

Лесник оправдывался перед самим собой. Я молчал.

— А возвращаться мне сюда и в самом деле не к кому. До дальнего леса три дня ходу. Я там и не бывал. А здесь все опустошенное… Неудачный для тебя выход получился.

— Мы вернемся, Сергей Иванович, — сказал я. — Подумаем, как это лучше сделать. Обязательно.

Солнце уже поднялось, в шлеме было жарко, но я его не снимал, а лесник не возражал, сказал, что, если нас увидят, лучше, если я буду в шлеме. Топор оттягивал плечо.

— Долго идти? — спросил я.

— Через час будем. Пить хочется.

— А я уже, знаете, ничего не хочу.

— Дурак, — сказал он незло. Вдруг он обернулся. Он улыбался. Как будто поднатужился, сбросил разочарование, усталость, горечь. И голос его звучал почти весело: — Молодой еще… Мне бы с Кривым уйти, в лес. Организация им нужна. Уж очень отсталые. Так ведь они никогда от горы не отделаются. Может, насовсем вернуться?

— Не спешите, — сказал я.

— Я не спешу. Видишь же, домой иду. Маша там с ума сходит. Вторые сутки… — Он опять обернулся и подмигнул мне. — А ведь меня боялись. Специально охотились. Слухи ходили, что я принц переодетый и с нечистой силой в друзьях… Вернусь. А то ведь как бараны, ну честное слово, как бараны.

И он пошел быстрее, словно спешил обернуться поскорее и заняться здешними делами — всерьез.

— А Маша? — спросил я.

— Машу тебе оставлю, — сказал лесник. — Не бросишь?

Я не ответил.

Когда мы проходили открытой поляной, увидели слева столб дыма.

— Деревню жгут, — прошептал лесник. — Как бы не нашу. Кривой-то тетку Агаш вывести должен.

Я представил себе, как загораются сухие хижины. Каждая коническая соломенная крыша становится круглым костром.

Далеко, метрах в полустах, дорогу перебежал некул. Я успел хорошо разглядеть его крепкое мохнатое горбатое тело на длинных, как у борзой, тонких ногах.

— Видели?

— Стрелять не хочу без нужды, — сказал лесник. — Могут услышать. Я так думаю, он не за нами охотится. У них теперь жратвы будет достаточно — спешит туда, к горе.

— Вы думаете, что они могут нас здесь подстерегать?

— Вряд ли. Но чем черт не шутит? Последнее дело других дураками считать. Они же знают, откуда я в деревню приходил.

Эта мысль казалась мне почти нелепой, принадлежащей к другому слою сна

— к ночной части кошмара. Здесь не должно быть стражников, они исчезают утром.

Мы попали в засаду у самой двери в наш мир.

Стражники не осмелились к нам приблизиться, только окликнули издали: не были уверены, кто я такой. Мы побежали. До раздвоенной сосны было метров триста, но лесник вел непрямо к ней, а кустами, немного в сторону. Даже успел крикнуть:

— К нам не выведи, путай их!

Стражники стреляли из луков. Стрела вонзилась в спину лесника у меня на глазах. Он продолжал бежать, плутая между стволами, а черное оперенье стрелы, как украшение, покачивалось за спиной. Когда Сергей Иванович упал, стражники уже потеряли нас из виду, в чащу они не пошли.

Другая стрела прошила мне рукав, оцарапала локоть, повисла, запутавшись, в ткани рубахи. Я остановился, чтобы выдернуть ее. Вот в этот момент лесник и упал.

— Что с вами?

Не в силах поднять голову с выгоревшей желтой травы, он шепнул мне:

— Тихо.

Я дотронулся до стрелы, хотел выдернуть ее, но вспомнил, какие у стрел зазубренные, словно гарпуны, наконечники.

— Глубоко сидит, — прохрипел лесник. — Глубоко, до самого сердца. — В углу рта показалась капелька крови. — Не тяни… обломай…

Кто-то вышел на полянку. Я обернулся, шаря рукой по земле, где обронил топор, но не успел. Тяжелый удар пришелся по шлему и плечу. Я не потерял сознания, но упал, и боль была такой, что мне почудилось, я никогда уже не смогу вдохнуть воздух… Мне показалось, что я все-таки поднимаюсь, чтобы защитить лесника, потому что нельзя нам погибать здесь, в шаге от дома…

И тут я увидел, что над лесником склонилась Маша. Она гладила его по щеке, шептала что-то не по-русски, и, еще не сообразив, что это она ударила меня, приняв за стражника, я понял, что Сергей умер, — столько горя было в ее узких дрожащих плечах.

Почему-то, прежде чем подняться, подойти к ней, я принялся стаскивать муравьиный шлем, чуть не оторвал себе ухо, но все это было неважно, и неважно было, что не слушается рука и кружится голова, — я поднялся на колени и подполз к Маше. Она только мельком взглянула на меня.

— Скорей, — сказал я. — Они могут найти нас… Скорей.

Я не хотел думать, что лесник умер, — понимание этого отступало перед необходимостью как можно скорей перенести его обратно, домой. Если мы это сделаем, то все обойдется…

Я обломал стрелу у самой гимнастерки, мокрой от крови. Мы тащили Сергея лицом книзу, ни у меня, ни у Маши не оставалось сил, чтобы поднять его. Нам пришлось раза два останавливаться, чтобы отыскать дверь, и у меня тряслись руки от страха, что мы ничего не сможем сделать.