Святослав Логинов - Многорукий бог Далайна. Свет в окошке

Илья Ильич кивнул, показывая, что слушает, а Илюшка продолжал, словно радуясь, что может говорить о чём-то отвлечённом, а не о матери и собственных неважнецких делах:

— Зомбак и не помнит ничего, и делать ничего не умеет. А деньги есть. Тут и объявляется конкурс на то, кому он деньги отдавать станет, силой-то их у него не взять, только в обмен на что-то. Кормить его, скажем, или в постель с ним ложиться, а то просто — сидеть рядом и говорить что-то. Они же лопочут непрерывно... некоторые.

— Так мать там вроде сиделки?

— Вроде лежалки, — зло ответил сын, и на этот раз Илья Ильич не одёрнул его. Теперь становилось понятно, почему так упорно не отвечает поставленный на Люду компас.

Молчали долго. Илья Ильич переваривал услышанное, которое никак не желало укладываться в голове. Собственно говоря, ещё когда Афанасий внушал ему, что здесь людей иными мерками судить следует, Илья Ильич подумал, что за столько-то лет Людмила могла завести новую семью и вообще измениться до неузнаваемости. Но то, что сказал сын, не лезло ни в какие ворота.

— Зачем она так? — выдавил он наконец.

— Обо мне позаботиться решила! — Илюшка хлопнул ещё одну стопку и нервно закурил. — Ты же её знаешь, она всю жизнь только тем и занималась, что алтарь выискивала, на котором себя в жертву принести удобнее. Семье, принципам, долгу какому-то... Мучилась она, что я из-за её самоубийства на бобах оказался. Вот и решила зарабатывать любой ценой. А тут этот конкурс дурацкий, ей возьми да и потрафь.

— То есть она из-за тебя туда отправилась?

— Из-за кого же ещё?

— А ты?

— А что я? Я её денег не беру. И не возьму, даже когда в Отработку скачусь. Я даже не знаю, сколько она там выколачивает... за свой труд.

Опять долго молчали, рюмки три или четыре. «Понтонная» чекушка давно кончилась, Илюшка, по-прежнему молча, вытащил из ниоткуда бутылку «Столичной», привычным движением сорвал станиолевую крышечку, плеснул в пузатые стаканчики. Илья Ильич пил словно воду. Потом выговорил:

— В конце концов, какое у меня право осуждать? Хотя, конечно... — и, не закончив фразы, потянулся к быстро налитой стопке.

Илюшка кивнул, подтверждая, что понял отца. и тоже нарушил тишину:

— Ты уже поселился где?

— Нет покуда, — произнёс Илья Ильич, и последнее, казалось бы, лишнее слово завершило предыдущий разговор, показав, что к тягостной теме возврата не будет и никто не собирается представлять трагедий. Как получилось, так и получилось, но надо жить, а то, что у запоздавшего с кончиной главы семейства не оказалось ни дома, ни семьи, то это беда временная и поправимая. Покуда — нет, а там — как получится. И слова про осуждение были сказаны больше для сына, ему-то она мать и останется матерью даже на том свете. А пуще всего — недосказанное «хотя», в котором слились вся горечь и недоумение. Добро бы сыскала покойница новую любовь или просто сошлась с кем-то от тоски и женского одиночества... было бы по-человечески понятно и сына не касалось бы никоим боком. А так... неудивительно, что молчит поставленный компас и кривит губы ригорист Илюшка.

И всё-таки хорошо, когда тебя понимают и весь этот клубок вины, горечи и обиды не приходится распутывать от начала и до конца, да ещё на глазах у сына. Перевёл умница Илюха разговор на обустройство будущей жизни, а прошлого как бы и не было вовсе. Даже рубить узел не придётся, сам истлеет и забудется. Тот, кто живёт одними воспоминаниями, понимает это лучше прочих.

— Хочешь, оставайся пока у меня, — подхватил Илюшка, — а там уже без торопливости решишь, как устраиваться.

— Чего тебя стеснять... Мне бы комнатёнку какую-нибудь, не слишком от тебя далеко, но и чтобы не мешать особо.

Только теперь Илья Ильич сообразил, что напрочь не представляет, как тут решаются жилищные проблемы. Комнаты люди обставляют сами, это и по Илюшкиной норе видно, и по тёти-Сашиной коммунальной комнатёнке. А вот где эти комнаты берутся... Опять бригадники распределяют? Не загробная жизнь, а сущий «Марш коммунистических бригад». Коммунальные сборы не платить — это понятно, а как насчёт всего остального? Дома ведь кто-то строит — привычные городские многоэтажки, какими весь центр Питера уставлен: тут и многоквартирники девятнадцатого века постройки, явно после капремонта — из нынешнего фешенебельного центра, тут и монументальный сталинский ампир, и изыски последних лет. Разве что безликих крупноблочных строений, в каких и по сей день при жизни ютится большинство народа, почти не видать. Вроде бы весь Город — один спальный район, но дома стащены из центра. И памятников нет... Великим, которые поблизости в Цитадели прячутся, не очень хочется чугунные идолы ставить, а себе, любимому, — долго ли простоит? Вот и получается: по внешности — центр города, а по сути — спальный район. Забегаловки, ресторанчики, казино, театрики и дома, дома, дома... А что в этих домах внутри, как жилплощадь используется, кому принадлежит? Неужто и после кончины людей продолжает портить квартирный вопрос?

— Комнатёнку получить — не проблема... — задумчиво протянул сын. — Их тут сколько угодно, хотя лучше получить обычный объём и обставить комнату самому. И дешевле, и жизнь будет привычной. Но давай этим чуть погодя займёмся...

— Давай! — покладисто согласился Илья Ильич.

— Сегодня ты у меня ночуешь. Я вон на диванчике лягу, а тебе койку уступлю.

В эту ночь койка и диванчик остались без дела. Илья Ильич с Илюшкой сидели, вспоминая прежнюю жизнь. Такой бы разговор да в реальности, то-то радости было бы скончавшимся родственникам, друзьям и просто случайным, но почему-то запомнившимся людям. Мнемоны текли бы рекой, изрядно украсилось бы загробное царство, и, глядишь, благодарные покойники воздвигли бы на площади монумент человеку, который вспоминает... Конечно, были бы там не Илья Ильич с сыном, а отлитая в бронзе старушка, которая целыми днями не то дремлет в протёртом кресле, не то просто сидит, уставив маразматический взгляд в экран выключенного телевизора. Не спешите включать глупый ящик, рассеивать слабое внимание... бабушка, сама того не зная, занята важным делом: возвращает к жизни тех, кто уже ушёл. А бесконечный сериал отвлечёт ум, в склеротическом мозгу начнут бродить никогда не существовавшие персонажи, а реальные люди пойдут в отработку, превратятся в нихиль.

Порой во время бесконечной беседы ни о чём к слову приходилось, что опытнейший сын поминал что-то о нынешнем бытии, в котором отец покуда не смыслил ни уха, ни рыла. Вроде бы ни о чём специально не рассказывал, но чуткий Илья Ильич успел отметить, как часто поминается в этих оговорках Цитадель и ненавистные охранники. Этого уже было достаточно, чтобы понять: есть у Илюшки цель — и цель жизни, и просто цель, в которую палят, — и называется она Цитаделью.