Кирилл Кудряшов - Черное безмолвие

Где-то впереди отчетливо раздается боевой рев медведя. Должно быть, хищная зверюга, вновь напала на кого-то.

— Давай, Толя! Давай! — кричу я, чувствуя, что я и сама приближаюсь к грани «варения». Я еще не на пределе, но близка к нему. В животе разрастается сосущая пустота, взгляд затуманивается по краям поля зрения… Устаю…

Вот он! Жуткая тварь, когда-то бывшая героем русских народных сказок. Существо, охота на которое на Руси издавна считалась признаком мужества — на медведей ходили с рогатиной, с ножом, потом уже — с ружьями. У нас, конечно, по пистолету на поясе, а у Толи — еще и короткоствольный УЗИ, но мы, переглянувшись, единогласно приходим к решению беречь патроны. Не смотря на свои колоссальные размеры и силу, медведь — это еще не самое страшное, что может встретиться в Безмолвии. Самое страшное, как ни крути — люди.

Медведь не нападает — он всего лишь ревет, отгоняя кружащих вокруг него трех неимоверно тощих волков. Волки, как ни странно, вполне нормальные — не мутировавшие и не приспособившиеся к новым условиям. Наверное, потому и такие тощие — удивительно, как им удалось выжить в Безмолвии так долго.

Поднявшись на задние лапы медведь отчаянно ревет, выразительно размахивая в воздухе четырьмя передними. Не пытается атаковать, хотя один лишь ударом лапы мог бы забросить любого из этих трех волков на самое высокое дерево.

Толя выхватывает нож. Я следую его примеру, зажав в левой руке нож, а в правой — отвертку. Инструмент инструментом, но в бою с таким чудовищем может оказаться едва ли не полезнее ножа.

— Начали. — кричу я, непроизвольно принимая на себя руководство охотой. Сейчас Толя слабее меня, значит, командую я. Закон джунглей, мать его!

Углубив порог до предела, мы бросаемся вперед, полосуя ножами по сухожильям на передних лапах медведя. Один заход с двух фронтов, и нижние лапы повисают безвольными плетями, а его рев переходит в отчаянный рык. Тварь готова драться.

Мы тоже готовы.

— Еще раз! — кричу я, и мы налетаем на медведя вновь. Я пролетаю под самой лапой, готовой опуститься мне на голову, и полосую ножом чуть ниже плеча зверя. Видимо, то же самое без труда успевает проделать и Толя, так как медведь вертится волчком, не зная, чью голову проломить первой. Попытайся Топтыгин! Хозяева Безмолвия — мы, не смотря на твой двухметровый рост и могучие клыки!

— По ногам!

Мы бросаемся вперед, пригнувшись для нового удара. Задние лапы медведя гораздо менее уязвимы — больше слой жира, который нужно преодолеть, чтобы впиться ножом в связки, труднее отыскать сами связки в гуще шерсти… Но это финальный удар. Поверженный с колонноподобных конечностей медведь практически не опасен.

Уклоняясь от лязгающих в нескольких сантиметрах от моего лица зубов животного, обдающего меня отвратительным запахом из пасти, я практически распластываюсь по снегу, нанося удар по голени зверя. Уже проносясь мимо я замечаю, что медвежья туша с ревом заваливается на меня, видимо решив размазать по насту своим весом. Отчаянно перебирая ногами я успеваю выскользнуть из-под него, раньше, чем медведь успевает погрести меня под собой. Челюсти лязгают в опасной близости от моих ног, и я, приняв, наконец, вертикальное положение, отскакиваю в сторону… налетая на осмелевших волков, рискнувших подойти ближе в надежде, что и им перепадет кусок мяса побежденного. Впрочем, волкам сугубо фиолетово, кем ужинать — мной, или медведем. Они набрасываются на меня всем скопом, почти одновременно в прыжке отрываясь от земли.

Первого я встречаю в полете ударом кулака под челюсть, и он, летит по инерции дальше, мимо меня. Второму всаживаю отвертку в глаз, и, уворачиваясь и от уже мертвого волка, и от третьего, пока еще находящегося в полном здравии, падаю на снег, моментально откатываясь в сторону.

Волки, не смотря на свою неприспособленность к Безмолвию, оказываются ребятами не промах. За те доли секунды, что я трачу на то, чтобы подняться на ноги, третий уже успевает вновь прицелиться и прыгнуть на меня, а первый, сраженный моим апперкотом, уже пытается подняться. Первый мой рефлекс — вырвать из кобуры пистолет, и всадить все шесть пуль в оскаленную волчью пасть. Но нет, патроны на заводе, конечно, не редкость, но все же товар дефицитный. Да и не нам, бегунам, тратить их попусту. Я хватаю волка в полете за горло, со всего маху обрушивая его на землю, и распарываю ножом горло. Фонтан крови окатывает меня теплым ливнем, и я оборачиваюсь к последнему уцелевшему волку, краем глаза отмечая, что Толя крутится вокруг медведя, ища момента, чтобы нанести решающий удар. Он логично рассудил, что помощь в схватке с волками мне не нужна — будь они мутантами — другое дело, а эти тощие существа с огромным трудом тянули на хищников.

— Ну что, тварь?! — говорю я скалящемуся на меня волку, — У тебя есть выбор, броситься на меня, и налететь на нож, или тихонько подождать в сторонке, пожирая тела своих собратьев, пока мы заканчиваем с Топтыгиным.

Никогда не верила в разумность диких животных, но этот волк понял меня. Вряд ли слова, вряд ли даже интонацию. Он ухватил главное — суть ситуации, в которое ему отводилась лишь роль слабой жертвы. Жалобно заскулив он отползает чуть в сторону, словно понимая и то, что я не нападу на него… Умная зверюга…

В принципе, добей я еще и этого волка, мяса их троих нам с толей вполне хватило бы, чтобы насытиться. Вот только, жалко и как-то неправильно было оставлять живым покалеченного медведя, которого теперь загрызет первая же белка, если раньше он не умрет от голода. Начал охоту — доводи ее до конца, да и мясо медведя более питательно…

Вырвав отвертку из головы волка, я бросаюсь к Толе, по-прежнему кружащему вокруг медведя, так и не найдя возможности перерезать ему горло, или всадить нож в сердце.

— Третий волк? — бросает он мне на ходу, передав этой фразой абсолютно все, что хотел.

— Не опасен. Пусть живет. — отвечаю я.

Затормозив, на мгновение, свой бешеный вальс, Толя бросает нож, целя в голову поверженного зверя. Удар приходится точно в лоб, и нож, распоров толстую шкуру, отлетает в сторону — чтобы пробить черепушку этого монстра нужно что-то сродни выстрелу из гранатомета.

— Черт! — Толя отскакивает в сторону, уклоняясь от лязгающих челюстей зверя. Медведь, даже лишенный возможности подняться на ноги, остается страшным противником, действующим с поразительным для его размеров проворством.

— Отвлекай его! — кричу я, вприпрыжку обходя медведя, приближаясь к его мохнатой голове, дергающейся то в одну сторону, то в другую, в зависимости от того, куда в этот момент движется Толя.