Юрий Брайдер - Губитель максаров

Никто на приказ Рагны не отреагировал, и тогда она за волосы вздернула на ноги дебелого, роскошно одетого мужчину, на чьем лице отпечатались узоры брусчатки, которой был вымощен двор.

— Пощадите! — заверещал тот срывающимся на. визг голосом. — Нет ключей! Их ваша матушка с собой изволила взять! Не доверяет мне!

— Что же это такое случилось? — Рагна состроила удивленную гримасу. — То доверяла, то вдруг перестала.

— Не знаю, несравненная! — продолжал оправдываться толстяк. — Лично сама все подвалы заперла в походный мешок ключи сложила. Только один доставила. От темницы.

— А кто там сейчас?

— Никого; несравненная! Были кое-какие зловредные людишки, да померли от лихорадки. — Голодом, наверное, уморил, крыса алчная. — Рагна отшвырнула ключника от себя, однако знаком не позволила ему вновь рухнуть ниц. — Ну да ладно… Слушай мою волю. И вы все, сброд вонючий, тоже слушайте. Прямо отсюда ступайте в темницу и сидите там тихо. Если вы меня больше ничем не огорчите, может, и на волю вернетесь… А ты, — обратилась она к ключнику, — запрешь их хорошенько и на страже станешь. Если что, я с тебя первого спрошу. Понял?

— Понял, несравненная! — с готовностью отрапортовал тот. — Кормить их прикажешь или голодом уморить?

— Обойдутся, — с презрением обронила девчонка. — Я к вам ненадолго заглянула… За такой срок они и жира не растрясут. Но бочку воды все же поставь.

— Будет исполнено, несравненная! — С проворством, удивительным для его комплекции, Ключник грохнулся Рагне под ноги и тут же как ванька-встанька вернулся в прежнее положение.

— Только особо не торопись, — она покосилась на лежавших вповалку слуг. — Конюхи, сюда!

Некоторое время Рагна внимательно изучала кучку странно одетых и странно причесанных молодцов (тела их прикрывали жесткие, невыделанные шкуры, а головы — пышная поросль волос, где шевелюра, усы и борода составляли единое целое). Пахло от них конским потом и навозом. Под взглядом белобрысой пигалицы эти здоровяки начинали трястись и заикаться.

Наконец Рагна остановила свой выбор на том из конюхов, чью буйную шевелюру время уже изукрасило серебряными нитями.

— Приготовь трех самых лучших лошадей, — приказала она. — Двух верховых и одну вьючную. Давай им вдоволь зерна, но не перекармливай. Оседлай, но подпруги не затягивай. Кроме меня, никого к конюшне не подпускай. Иди.

Конюх выдавил из себя какой-то звук, более похожий на лошадиный храп, чем на человеческую речь, и на полусогнутых ногах побежал в ту же сторону, куда успела скрыться чудом спасшаяся из-под ножа курица.

— Ты так крепко запечатала ему мозги, что он будет выполнять твою волю до конца своих дней, — сказал Окш, глядя вслед конюху.

— Ничего, — возразила Рагна, оглядываясь по сторонам. — Мамаша распечатает, когда вернется.

Ни одной живой души уже не было во дворе, только повсюду валялись оброненные хозяевами вещи: кухонная утварь, клубки шерсти, расчески, ночные колпаки, домашние туфли и драгоценные четки.

— Это будет больно? — спросил Окш, вдруг осознавший, что именно его ждет в самое ближайшее время.

— Очень больно! — с садистской ухмылкой ответила девчонка. — Нестерпимо больно! Больно-больно-больно! Я буду кромсать твою плоть ножами, крючьями, щипцами, иглами. Если не сможешь терпеть, научись усмирять боль. '

— Честно сказать, я всегда боялся боли, — признался Окш.

— Это меня не касается. — Глаза Рагны были опущены долу, но вся она дергалась из стороны в сторону, словно ищейка, старающаяся уловить уже почти неуловимый запах дичи. — Ты думаешь, я загнала в темницу всю эту погань? Где уж там! Кое-кто успел спрятаться… Причем те, кого я больше всех ненавижу. Затаились сейчас, как змеи в норах. Конечно, надо было бы их всех вытащить на свет белый, да времени жалко… И самая подлая тварь спаслась… Последний любовник моей мамочки. Хоть и человек, но в разврате никакому максару не уступит. Если бы ты только видел, что они с соизволения мамаши вытворяли при мне… Вдвоем, втроем, вдесятером… С маленькими детьми, с животными, с мертвецами. Хотели и меня совратить, да не вышло. С тех пор я поклялась, что не буду принадлежать никому. Ни зверю, ни женщине, ни мужчине… Особенно мужчине…

— Я просто повторю твои недавние слова, — сказал Окш. — Это меня не касается.

— Как ты смеешь разговаривать со мной таким тоном? — взорвалась вдруг она. — Бродяга безродный! Грязь дорожная! Разве ты ровня мне?

— Знаешь, иногда я начинаю жалеть, что связался с тобой, — поморщился Окш. — Ничего удивительного, что вы с матерью так возненавидели друг друга.

Он ждал от девчонки самой дикой выходки, но та хмуро молчала, а потом через силу выдавила из себя:

— Не обижайся… На меня иногда находит… Трудное детство, сам понимаешь…

— Понимаю. Будем надеяться, к старости ты исправишься.

— Я вот о чем думаю, — уже совсем другим тоном продолжала Рагна. — Как нам в подземелье проникнуть? Ключей-то нет, а замки такие, что и кувалдой не собьешь.

— Это уж моя забота, — заверил ее Окш. — Нет механизма проще, чем замок. Если, конечно, под рукой имеется что-нибудь острое.

— Кинжал подойдет?

— Великоват немного. А вот это в самый раз, — он наклонился и поднял клубок шерсти, из которого торчали две длинные стальные спицы. — Теперь веди меня в свои подземелья…

…Место было страшное, холодное, вонючее, темное. С низкого сводчатого потолка капало, по осклизлым, покрытым плесенью стенам текло. Даже когда Рагна зажгла все факелы, веерами торчавшие по обе стороны дверного проема, мрак не рассеялся, а лишь слегка расступился. Время от времени из этого мрака донсщ сились шорохи и попискиванье каких-то тварей.

— Крысы? — поинтересовался Окш.

— Не совсем… — Рагна поежилась от холода. — Тебе, должно быть, известно, как жестянщики представляют себе ад?

— Приходилось слышать.

— Этот подземный мирок, на пороге которого ты сейчас стоишь, можно сравнить только с адом. Тот, кто попадает сюда по доброй воле или насильно, проходит через мучения, скорбь и отчаяние. Те, кому повезло чуть больше, возвращаются в мир живых перевоплощенными, хотя и с клеймом раба в душе. Другие остаются здесь навсегда…

Она сорвала со стены один из факелов и швырнула его во мрак. Пламя, подпитанное встречным потоком воздуха, вспыхнуло поярче и на мгновение осветило какие-то железные рамы, похожие на пыточные станки. Все они были снабжены не только ручными и ножными кандалами, но и обручами для фиксации головы. Некоторые рамы были пусты, а на некоторых все еще висели человеческие тела — обезглавленные, выпотрошенные, расчлененные…