Сергей Лукьяненко - Чистовик

Мне хотелось спросить, с чего бы это вдруг КГБ стал издеваться над студентом. Но я испугался, что Котя снова пустится в нудные и совершенно не нужные мне воспоминания, и поэтому промолчал.

— Я шел мимо телефонной будки, — продолжал Котя. — И вдруг в ней зазвонил телефон. Старый такой железный таксофон… в него надо было кидать монетку в две копейки… Считалось, что позвонить на него нельзя, что у него нет номера. Все знали, что на Западе в таксофон можно перезвонить, в фильмах это часто показывали, а у нас почему-то нет. Но таксофон зазвонил… я подошел и снял трубку.

Он замолчал.

— Тебе сказали адрес, куда явиться?

— Да. Я нашел странный домик — маленький двухэтажный домик из красного кирпича с крышей, крытой железом. Он был зажат между двумя панельными двенадцатиэтажками, представляешь? В то время у нас так не строили. Старые дома не щадили, снесли бы на фиг…

— И сейчас снесли бы, — заметил я. — Земля дорогая.

— На первом этаже там была лавка музыкальных инструментов, — продолжал Котя. — Я походил, посмотрел… и выбрал себе саксофон. Сам не понимаю, что на меня нашло. Но я вдруг понял, что это — мое… — Котя хихикнул. — Поднялся на второй этаж, там был страшный бардак, окна побиты, штукатурка на полу, какой-то разваливающийся трухлявый диван… Я на него уселся — и стал играть. У меня никогда не было музыкального слуха. Мама в детстве водила к знакомым музыкантам, те ей сразу сказали — не надо зря мучить и ребенка, и пианино… А тут я сел и стал играть. Голодный, не понимающий, что со мной происходит, — сидел и играл. Часа через три ко мне пришел мой акушер…

Я больше не перебивал. Слушал про то, как Котя стал выступать — иногда и в самых обычных, человеческих заведениях, но чаще — в ресторанах и клубах, которые содержали функционалы. Он играл для функционалов и для тех людей, что пользуются нашими услугами. Так прошло полгода.

А потом Котя познакомился с куратором.

— Его звали Фридрих. Кажется, он был австрийцем. Очень приятный мужик на самом деле… — Котя помолчал. — Не то чтобы мы подружились, но всегда приятно, когда тебя ценят… пусть даже за незаслуженный талант… Он обычно приходил с девушкой по имени Лора. Обычная девушка, не функционал… очень красивая. Очень.

Он снова замолчал.

— Ты его убил, — сказал я.

— Да.

— Из-за девушки?

— Да.

— Почему?

— Потому что вначале убил он. Лору. Когда узнал, что она ему изменила… со мной. — Котя усмехнулся. — Потом уже я узнал, что это был не первый ее адюльтер. И ко мне она всерьез не относилась. Фридриху, похоже, надоели непрерывные измены вперемежку с истериками. Он убил девушку… знаешь, это выглядело как сцена из старого фильма — сбросил ее со скалы. У меня на глазах. А потом очень спокойно сказал, чтобы я больше не поддавался на такие соблазны… он же серьезный человек, ему не нравится быть рогоносцем… Он очень легко к этой ситуации отнесся. А я — нет. Я завелся. Как ты, когда убили Настю. Я кинулся на Фридриха, хоть и понимал, что ничего не сумею сделать… и вдруг что-то произошло. Я его просто-напросто задушил. Прижал к земле и задушил. Он очень долго не умирал. Пытался вырваться… — Котя замолчал. Потом продолжил: — Так куратором стал я. Ко мне… пришли. С Аркана. И объяснили, что раз уж уничтожил прежнего куратора, то теперь стану выполнять его обязанности. Я согласился. Я был в ужасе, если честно.

— И часто куратору приходится?.. – Я не стал заканчивать фразу.

— Я больше никогда и никого не убивал. — Котя помотал головой. — Нет. Никогда. Это… это делают акушеры или полицейские. Куратору… ну, самому не нужно. Пост слишком высокий. А когда с тобой случилось… когда эта дура Иванова убила Настю, а ты ее казнил… я запаниковал. Я решил, что все повторяется. Что ты становишься куратором вместо меня. И попытался… извини. Я больше не буду.

Некоторое время мы сидели молча — два голых дурака в бочках с остывшей уже водой. Потом я сказал:

— Ясно. А скажи мне такую вещь, Котя… Я что, действительно становлюсь куратором?

— Не знаю. — Котя помолчал. — Но ты определенно приобрел какие-то способности — раз сумел расправиться с акушером. А я… я свои способности теряю.

И в голосе его мне послышалась легкая паника.

— Я тебе подарю саксофон, — сказал я. — Будешь лабать в ресторане. А по ночам писать скандальный роман «Учительница пения». У тебя как раз самый возраст — предаваться эротическим фантазиям.

— Я ему предамся, — негромко сказали от двери. — Я ему так предамся… Привет, Кирилл.

Повернувшись к двери, я потрясенно уставился на Иллан.

Да, конечно, я помнил, что они были вместе. И логично было предположить, что вместе и остались.

— Простите, что помешала. — Иллан ухмыльнулась и бросила на лавку у дверей стопку сероватых полотенец. — Но присоединиться мне как-то неудобно, а послушать вас любопытно.

— Мы сейчас придем, — сказал Котя с легким заискиванием. Кажется, его статус куратора, уже явно знакомый Иллан, в их отношениях мало что изменил.

— Давайте, ребята. У меня тоже есть вопросы. — Иллан посмотрела на меня — и в ее глазах мелькнула боль. — Кирилл… мои соболезнования.

Я неловко кивнул и ответил:

— И мои… тоже.

7

Есть одежда, будто нарочно придуманная с целью стать всеобщим мировым мерилом. К примеру — джинсы. Конечно, есть разница между пошитыми во Вьетнаме в четвертую, неофициальную смену «Wrangler» и украшенными стразами от Сваровски «Dolche&Gabbana» (пошитыми, впрочем, все в том же Вьетнаме или в соседнем Таиланде). Но если отбросить крайности, то джинсы носят мужчины и женщины, миллионеры и нищие, манекенщицы и обладатели пивных животов. Отец когда-то мрачно сказал мне, что Советский Союз развалили джинсы, точнее, их отсутствие. Не знаю, может, он и прав, не представляю, как без джинсов можно вообще жить! Я даже думаю, что джинсы — это та вещь, которой Америка на Страшном Суде будет оправдываться за «кока-колу» и гамбургеры.

Есть одежда национальная, сувенирная. Это и любимая украинцами фофудья, и шотландский килт. Шотландцы упорно носят на торжественных приемах юбки, молодые украинские краеведы возрождают в стране интерес к фофудье, но все это остается не более чем данью традиции.

А есть одежда, которая вроде бы и не слишком экзотична, но не приживается на чужой почве. Вот, к примеру, мужской халат. Непременный атрибут ленивой восточной неги. Лучший друг вернувшегося домой английского джентльмена. А вот в России, которая вечно болтается между Европой и Азией, он так и не прижился. Мы слишком суетливы, чтобы ходить в халате летом — да и коротко оно, русское лето, коротко и дождливо. Зимой в наших домах либо так натоплено, что никакой халат не нужен, либо слишком выстужено — и халат не спасает. Вот и стали заменой халату линялые спортивные костюмы… а если дома «все свои» — то и просто вислые семейные трусы.