Клиффорд Саймак - В безумии

Дорога кончилась. Я перестал обращать внимание на местность и позволил лошади самой выбирать путь. У меня не было определенной цели: я не собирался никуда добираться, а просто позволил лошади бежать иноходью вперед. Мне казалось, что неплохо уехать как можно дальше.

И вот во время этой поездки сквозь теплую летнюю ночь у меня появилась первая возможность спокойно подумать. Я припомнил, что случилось с тех пор, как я свернул с магистрали на дорогу, ведущую в Лоцман Кноб, и задал себе множество вопросов, но ответов не получил. Когда это стало ясно, я осознал, что ищу ответы, чтобы спасти свою человеческую логику, но я уже убедился, что это бесполезные поиски. Перед лицом всего того, что случилось, мне пришлось признать, что человеческая логика не может дать этому никакого объяснения, что единственное возможное объяснение заключается в записях моего друга.

Итак, существует место, и я нахожусь в нем, где сила субстанции воображения (что за неуклюжий термин!) становится базой, на которой формируется новая материя или концепция. Я некоторое время размышлял над объяснением всей сложившейся ситуации, отвечая на все «может быть» и «если», но это была безнадежная работа. Наконец, в качестве рабочей гипотезы, я назвал этот мир — Миром Воображения и прекратил размышления. Конечно, это было трусливое отступление, но, может, позже кто-нибудь выработает более точное определение.

Итак, существовал мир, спрессовавший фантазии и верования из всех волшебных сказок и народных легенд, преданий и поверий человеческой расы. И в этом мире существуют ситуации, которые созданы умом вечно занятого важными делами человека. Здесь (каждую ночь или только в канун Рождества) Санта Клаус разъезжает на своих санях, в которые запряжены олени. Где-то рядом с ним Иакбод Крейн пришпоривает свою клячу на скалистой дороге в отчаянной попытке достичь волшебного мостика раньше, чем Всадник без головы сможет швырнуть в него тыкву, висящую у седла. Здесь Даниель Бунн бродит по лугам Кентукки с длинным ружьем в руках. Здесь живет песочный человек, а отвратительные существа пляшут на столе джигу. Здесь происходит битва под Геттисбергом (вновь и вновь или в особых случаях), но не та битва, что была в действительности, а рыцарское, вежливое, славное и почти бескровное представление, каким оно кажется большинству людей. А может, тут разворачиваются и все другие славные битвы, вошедшие в человеческую историю: Ватерлоо и Марафон, Мост Согласия и Аустерлиц, а в будущем, если понадобится, то кому-нибудь покажут и античеловечные сражения первой и второй мировых войн, битвы во Вьетнаме и Корее.

А со временем частью этого мира станут (если уже не стали) и знаменитые «ревущие двадцатые», с енотовыми шубами, плоскими фляжками, с «сухим» законом и гангстерами с автоматами, удобно уложенными в скрипичные футляры.

Все это, все, о чем думал и что вообразил себе человек, — все его безумие и вся его мудрость, все шутовство и злобность, весь свет и всю печаль людей во все века, от пещер до наших дней, — все это находилось в этом мире.

Конечно, в холодном свете человеческой логики — это полное безумие. Но вот оно вокруг меня. Я ехал по местности, которая не существует на Земле. Это была волшебная местность, замороженная звездным светом, а созвездия, я видел это, были совсем не такие, какими они представляются человеческому глазу. Земля — и рядом невозможный мир, где пустые домыслы становятся законами, где не может быть такой вещи, как человеческая логика, мир, построенный на воображении, не подчиняющемся логике.

Лошадь продолжала бежать, переходя на шаг там, где местность была неровной. Я приложил руку к голове, и пальцы мои вновь немного увлажнились, но я почувствовал, что царапина начала засыхать, и было похоже, что все обойдется. Во всяком случае, я чувствовал себя неплохо.

В любой момент я ожидал встретить кого-нибудь из странных жителей этого фантастического мира, но никто не показывался. Лошадь наконец нашла хорошую дорогу и поскакала быстрее. Мили оставались позади, а воздух становился холоднее. Иногда вдали я видел жилища, которые было трудно разглядеть, хотя одно из них казалось очень похожим на форт за высоким бревенчатым забором — в таких крепостях селились пионеры Кентукки. Временами в отдалении мелькали огоньки, но не было возможности определить, что они означают.

Неожиданно лошадь резко остановилась, и я лишь по счастливой случайности не перелетел через ее голову. Лошадь дрожала, ее ноздри раздувались, как будто она учуяла нечто во тьме впереди. Затем она в ужасе заржала, свернула с тропы и галопом понеслась прямо по лесу. Я усидел на ее спине только потому, что успел схватиться за шею.

Я прижался к лошади — и хорошо сделал — потому что ветви деревьев разбили бы мне голову, если бы я продолжал сидеть прямо в седле.

Очевидно, что обоняние лошади значительно лучше моего, потому-то я только в лесу услышал мяукающий звук, окончившийся рычанием и кашлем. Я уловил тяжелый запах падали. Вдруг послышались треск и шум, будто огромное, неуклюжее, ужасное тело быстро двигалось по моим следам.

Отчаянно цепляясь за лошадиную гриву, я украдкой оглянулся и краем глаза увидел ядовито-зеленую фигуру, идущую по нашим следам.

И в тот же момент, так быстро, что я понял это только тогда, когда все кончилось, лошадь подо мной исчезла. Она исчезла, как будто ее никогда и не было. Я упал на ноги, а потом покатился. Я прокатился футов двенадцать, зацепился за что-то на краю откоса, но продолжал катиться дальше, пока не упал на дно оврага. Я был потрясен и исцарапан, но не мог встать на ноги и посмотреть в ту сторону, откуда приближалось зеленое чудовище.

Я точно знал, что произошло. Я знал, что произойдет, и должен был готовиться к этому, но на лошади было так удобно и привычно скакать, что я как-то и думать забыл о том, что в любой момент Геттисбергское представление может кончиться. И вот оно кончилось, и все эти люди, и раскиданные по полю тела, разбитые пушки, неистраченные снаряды, боевые флаги и все другие предметы, все, что было создано и собрано для битвы, перестало существовать. А поскольку лошадь, на которой я ехал, была частью этой игры, она тоже исчезла.

Я остался один в неглубоком овраге, плавно переходящем в долину. Один перед страшной зеленой фигурой с отвратительным запахом падали. Теперь это существо мяукало все яростнее. А между мяуканьем раздавались рев и рычание. И я наконец вспомнил, что это придуманный Левкрафтом грабитель мира, пришедший из древних мифов. Изгнанный когда-то с Земли, а теперь он вернулся назад, подгоняемый дьявольски отвратительным голодом. Тварь эта способна рвать мясо с костей своих жертв.