Алексей Гравицкий - Отдать душу

Электричка начала притормаживать, за окном замелькал забор станции, Вадик развернулся к дверям и приготовился к выходу. Шипя пневматикой, двери открылись.

— Да, забыл сказать, — не оборачиваясь, сказал он. — Смена работы вам не поможет, — и вышел, оставив за спиной гробовое молчание, нарушенное только шипением закрывшейся двери.

Спустя несколько месяцев он проснулся от чьего-то присутствия в его комнате. Сев на кровати, Вадим начал вслушиваться.

— Мне казалось, что я покончил с тобой. Не думал, что ты так быстро вернешься.

— А-а-а, вот ты и объявился. Если хочешь поговорить, то явись сам, и в материальном виде, в противном случае — разговора не будет.

— Да ты знаешь, с кем ты разговариваешь?

— А глупее вопроса придумать не смог? — хмыкнул Вадик. — Конечно, знаю. А вот ты, похоже, не догадываешься, что правила игры несколько изменились.

Сосредоточившись, он поймал ниточку контакта и послал по ней весь тот негатив, что накопился в нем за последние четыре дня, и тут же разорвал контакт.

Снова голос донесся из темноты, но на этот раз он имел физическое воплощение.

— Теперь мы можем поговорить?

— Поговорить? Можем. Но не больше. Переговоров не будет.

— Ты стал сильнее. — Тень опустилась на стул.

— Нет, я просто стал умнее. Чего тебе надо?

— Все как прежде, я хочу, чтобы ты ушел…

— А я хочу, чтобы ты мне не мешал, — перебил Вадим. — Ты мне мешаешь.

— А не слишком ли ты стал дерзок? — Тень поднялась, в голосе послышался гнев.

— Сядь и не выпендривайся. Не забудь, это ты ко мне пришел, а не я к тебе, так что не серди меня.

— Ты перешел все границы. Я терпел тебя слишком много, в этот раз я тебя уничтожу полностью, игра слишком затянулась. — От тени отделился шар и ударил в тело Вадима.

Зеленоватая волна прошла по поверхности некоего овала, который окружал Вадика. Он усмехнулся, и в этот момент сияние резко потухло, а в центр тени ударил тонкий луч, который пробил ее насквозь, отбросив на пару метров в глубь комнаты. Вадик подошел к сгустку, который менял свои формы, пытаясь освободиться от иглы, пригвоздившей его к полу. Посмотрев на сгусток безразличным взглядом, он протянул руку, и с нее на шевелящиеся остатки тени потек зеленый огонь, который начал медленно пожирать мрак. Когда от черного силуэта остался совсем уже небольшой клочок, Вадим опустил руку. Огонь погас, игла пропала.

— Я тебя отпускаю. Но если ты придешь еще раз, я тебя уничтожу.

Фразу он заканчивал уже в одиночестве. Тень растаяла. Он придет снова и попытается его убить, но…

— Почему ты меня не убил? — голос был на редкость тихим.

— А разве это возможно?

— Нет, но ты мог попытаться, — голос казался удивленным.

— Пытаться сделать невозможное? Глупая трата времени. У меня нет такой возможности, я не ты, я не могу гоняться за солнечным зайчиком.

— Ты хочешь сказать, что я не смогу тебя уничтожить? — прошелестел голос.

— А ты сам этого еще не понял? Это невозможно, для этого тебе надо уничтожить все человечество, потому что я, общаясь с кем-либо, отдаю ему свою частичку. Ты можешь убить меня, но не сможешь убить всех. А если и убьешь, то… А собственно, какая мне разница. Уходи. Я хочу отдохнуть.

— Ты стал совсем другим, но при этом остался тем же, я не понимаю тебя, — голос становился все тише.

— А когда-нибудь понимал?

Ответа не последовало.

— Все очень просто, — сказал Вадим в пустоту. — У людей есть пословица, подходящая к данному моменту. Добро должно быть с кулаками.

КРУГ

КАРЛСОНЫ

В ответ на спетую песню Олега Медведева и недописанную песню Андрея Морозова

Графа Монте-Кристо из меня не вышло. Придется переквалифицироваться в управдомы.

Будильник вздрогнул, разрываясь диким треском, а потом еще раз, когда на него опустилась тяжелая рука, поросшая солнечно-рыжей шерстью.

Он поднялся с кровати, накинул халат и пошел варить кофе. Как славно было раньше: папа, мама и даже брат с сестрой. Теперь родителей не стало, брат и сестра живут со своими семьями, а он… Он один, совсем один. И опять придется варить кофе самому, а он убежит. И опять жарить яичницу с беконом, а она подгорает вот уже пять лет. С тех пор как не стало мамы.

Он включил плиту, поставил кофе и яйца на огонь и пошел в ванную. Пока брился и умывался, кофе убежал, а яйца подгорели. Опять. С тоской сжевал завтрак, глянул на часы. Пора на службу.

Вечер, словно громадная черная птица, накрыл город своим мягким крылом. Дома и домики со своими крышами, шпилями и башенками растворились в сумеречной дымке. Зажглись огоньки окон и светлячки звезд.

Он шел понурый. Почему-то ничего не хотелось. Так всегда вечерами. Сейчас придет домой, завалится на диван с банкой пива и тупо будет пялиться в телевизор. Как тогда сказал Карлсон? «Такая большая домомучительница в такую маленькую коробочку?! Ничего не выйдет!» Он улыбнулся. Вечер перестал быть серым, ноги сами понесли его в другую сторону от дома, туда, где был — он это точно знал — маленький домик на крыше. За трубой.

Домик стоял на своем месте и никуда не делся. Такой же маленький, уютный и аккуратный, как и тридцать с лишним лет назад.

Перед дверью он замялся. Нахлынули воспоминания: «Добро пожаловать, дорогой друг Карлсон! Ну и ты заходи…» Он улыбнулся прозвучавшему в голове голосу и принял приглашение.

Внутри было темно и тихо.

— Карлсон? — позвал он. — Карлсон, это я, Малыш. Ты здесь?

Что-то шмыгнуло, зашуршало, чиркнуло в темноте. По комнате разлился тусклый свет ночника, что стоял на тумбочке у кровати. Малыш пригляделся, на кровати лежал сухощавый старик с рыжей шевелюрой.

— Привет, Малыш, — хрипло произнес старик. В голосе его не было прежней жизнерадостности. — Чем будешь угощать?

— Тортом с восемью свечками, — улыбнулся Малыш, но на глаза его навернулись слезы. — Или лучше так: восемь пирогов и одна свечка, а?

— А как же колбаса? — грустно хмыкнул старик. — Ладно, проходи, садись.

Он прошел и плюхнулся на край кровати, скрипнуло.

— Что ж ты врал, что тебе восемь лет? — с иронией произнес старик. — Кровать-то под тобой скрипит, будто тебе все сорок.

— Сорок два, — автоматически поправил Малыш и осекся. — Карлсон, а это в самом деле ты? — произнес он со смешанным чувством.

— Нет, — обрубил старик, и воздух комнаты наполнился горечью. — Я уже не Карлсон, и ты давно уже не Малыш.

Голос старика дрогнул, он потупился.

— Как же так? — вспылил вдруг Малыш. — Почему ты улетел и перестал появляться? Где ты пропадал? Почему?