Михаил Клименко - Ледяной телескоп. Повести и рассказы

Из Большого грота подземный ход длиною около семи километров ведет к развалинам малоизвестного мазара Урбекир-Баба. В конце подземного хода есть водоем. В нем отвратительнейшая, но совсем безвредная вода… А в развалинах Урбекир-Бабы есть заброшенный колодец с такой же вонючей водой… Из водоема, который находится в конце семикилометрового подземного хода, довольно легко можно перенырнуть в колодец. Ну и обратно…

8

О злоключениях Станислава Юлиановича Кобальского-Зеро Эпсилон рассказывал часа три.

Словно сожалея о том, что он с таким жаром и подробностями все выложил нам и не оставил ни малейшей тайны, Эпсилон-Кобальский глядел на море. Сидел, обхватив колени руками, сопел и молчал. И все думал, думал и по временам вздыхал. Очень ему хотелось рассказать, и он рассказал. А зачем? Ну это еще ладно: рассказал… А вот как рассказать о всей долгой жизни Кобальского, которая была и его прошлой жизнью и которую он помнил. За которую он вроде бы и в ответе, хотя сам, лично Эпсилон, тогда и не жил. А прожито не так, совсем не так… И не вернуть и не переладить все. Вот и выпалил про этот грот, и сил не стало, пусто…

Может быть, он совсем о другом думал. Но, по-моему, об этом…

Георгий-нумизмат тоже молчал, только изредка менял позу, лениво, как старый волк, глядел по сторонам; лежа на боку, что-нибудь трогал на «трапезном ковре». Жевал.

В глаза друг другу мы не глядели, будто совершили какой-то постыдный поступок. Только раз перехватил я взгляд нумизмата, открытый, пристальный.

Я нарушил молчание:

— Лучше нам всем вернуться. И вам ни к чему лететь куда-то и увозить то, что не продается.

Они оба продолжали молчать.

Через минуту я спросил:

— Станислав Юлианович, а что это такое все-таки, ледяной телескоп?

Не сразу, нормально, по-человечески он сказал:

— Станислав-Зеро считает, что это своеобразная телепортационная установка… — скромно прокашлялся. — Некогда на Земле побывали пришельцы, которые при помощи этого телескопа в виде сигналов отправились обратно к себе домой. Понятно, там у них, на планете, при помощи такого же телескопа (или подобного устройства) сигналы преобразуются в живые физические структуры… А опережающее и отстающее отображения — это всего лишь эпифеномен, частное следствие одного из свойств телескопа, а именно: совершать информационные преобразования…

— Вашей эрудиции можно позавидовать, — сказал я Кобальскому.

— Эрудиция — ерунда! — снова оживляясь, убежденно ответил он. — Весь разум человека — вот это драгоценность! А одна эрудиция… — Он лениво махнул рукой. — Вот тот крепкий фанерный ящик мы везем… В нем что? Не знаете? В нем тот рой, о котором я упоминал. Правда, штука удивительная!.. Станислав-Зеро от того роя капель — это не просто обычные капли! — научился почерпывать такие знания!.. Все зависит от первого вопроса. Ответ роя тоже и ответ, на который у тебя обязательно возникнет несколько вопросов. И тебе надо выбрать — задать один, а не сыпать градом вопросов. Потому что обязательно получишь такой ответ, который вызовет у тебя слишком много вопросов. И трудно будет выбрать один… Тут всегда задача — углубиться в проблему, свести диалог с роем «в клин», то есть быстрее получить однозначный ответ… Главное, что все потом помнишь! Конечно, прежде чем занимать внимание роя, самому надо кое-что знать. Или надо иметь проблему, загвоздку. Если бы не этот рой, Станислав-Зеро так и не понял бы, что это такое — я имею в виду масс-голограф — и как с ним работать.

— Рой, значит, что-то вроде ледяного телескопа? — спросил я.

— Нет… От телескопа эрудированным не станешь. Хоть сто лет перед ним стой. Так, по-человечески умней, мудрей будешь… А рой дает именно эрудицию, и колоссальную! Особенно если самому кое-что подчитывать.

— Да, — сказал я, — есть такие орешки, которые и ледяному телескопу будут не по зубам.

— Ты это что имеешь в виду? — зло насторожившись, тихо спросил меня Кобальский.

— Я хочу сказать, что если б Станислав-Зеро махнул рукой на опережающего, он давно уже околел бы в гроте.

— Максим считает, что он среди нас опережающий, — глядя мимо меня, как будто бы совершенно равнодушно проговорил нумизмат. — А мы «орешки», которые все еще заблуждаются.

— Я считаю, Георгий Николаевич, — сказал я, — что в гроте Кобальский кое-что понял. Но его упорно и умело сбивают с толку. Как только он выбрался из грота…

— То есть? — резко спросил он.

— То есть?.. А то и есть, что побег и вывоз не выгорят.

— Почему же?

Я засмеялся.

— А-а!.. Все Кобальские кое-что поняли. А я теперь одинок. Ну и хитер!.. — предельно сдержанно протянул нумизмат.

— Не понял… — сказал Кобальский.

— Льет воду… Разве ты, Станислав, не чувствуешь, как он гладит тебя по голове.

— Меня гладить — руки отсохнут! — возмутился Кобальский.

— Боюсь, он всех вас собьет с толку.

— Так надо разрядить атмосферу. Ну и что ты тут нам объяснял, гражданин опережающий, а?..

— Я хотел сказать, — равнодушно проговорил я, — что Станислав Юлианович Кобальский-Зеро сюда не приедет: в свое время опережающий оставил в нем неизгладимый след.

— Да мы с ним две капли воды! — объявил Эпсилон.

— Ну… две не две… — покачал нумизмат головой. — А терять голову не стоит. Она вам, Эпсилон, еще пригодится. Все те объекты из Большого грота надо вывезти как можно быстрее. Сегодня увезем масс-голографическую установку, телескоп и рой… Вы, Максим, знаете все. Не лететь с нами вам теперь ну… никак нельзя! Стоят все эти вещи баснословные деньги. И вы обделены не будете. Обещаю…

— Захватывает дыхание, — восторженно вдруг зашептал мне Кобальский, — лишь стоит хотя бы смутно представить себе все невероятное богатство хранилища! Слишком всего много!.. Что-то можно оценить хотя бы приблизительно: что сколько миллиардов стоит. А сколько, скажи, стоит тот белый диск на белом квадрате?.. На том диске, если угодно, располагается «модель» бесконечности!.. Цена всем вещам баснословная!

Пришел Бет с чаем. Налил нумизмату и мне. Поставил бутылку с пуншем.

— Не нравится мне это сибаритское чаепитие!.. — недовольно сказал Кобальский. — Вон там опять вертолет летит. Засекут нас тут с телескопом. Все отберут.

— Запомните! — предупредил нумизмат, наливая в чай пуншу. — Все мы астрономы. Спецы по солнечным пятнам. Главное — смелость и самоуверенность! Ясно?.. И не чудить! — повернулся он ко мне.

«Мешанина в голове у Эпсилона, — сидел и думал я. — То верно понимает ценность человеческого разума. То словно бы сам теряет разум, твердит: сколько же миллиардов стоит телескоп…» А нумизмат был непоколебим: не подошел ни к объективу, ни к окуляру телескопа. Боялся.