Илья Артемьев - Уддияна, или Путь искусства

— Теперь, — медленно и громогласно начал он, — ты достоин идти путями Искусства в полном осознании. Да не покинет тебя твердость твоего намерения.

Подойди сюда.

Джамшед подвел меня к расстеленному на земле белому полотенцу. На нем лежали два ножа — один принадлежал Халиду, другой — Джамшеду.

— Ты можешь взять любой из них, — продолжал Джамшед, — и встать на путь Ножа.

Но можешь отказаться, и это будет твой свободный выбор. Сейчас ты господин своих решений. Выбирай.

Я подошел к полотенцу и взглянул на ножи, а затем, потупив взгляд, твердо сказал:

— Спасибо. Спасибо, нет.

В полном молчании мы собрали вещи и вернулись домой.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ: ДРУГИЕ ПУТИ

ГЛАВА 1. CHANGE YOUR MIND

Я подошел к полотенцу, взглянул на ножи, а затем, потупив взгляд, твердо сказал:

— Спасибо. Спасибо, нет.

В полном молчании мы собрали вещи и вернулись домой.

Вечером того же дня Халид заглянул ко мне. Я чувствовал себя неважно: болела голова, знобило, кости пронизывала ломота. Халид сел напротив и закурил.

Некоторое время мы сидели молча. Наконец, я решился нарушить молчание:

— Наверное, это был трусливый поступок? Как ты считаешь?

Халид выпустил тонкую струйку дыма и постучал сигаретой о краешек металлической пепельницы.

— Вспомни, что сказал тебе Джамшед: ты сам господин своих решений. Отказываясь от пути Ножа, ты поступил осознанно, признав свою слабость, неготовность. Это требует определенного мужества. Не стоит осуждать себя. Впрочем, я и не ожидал от тебя иного решения.

— Ты настолько не уверен в моих силах?

— Может быть и так. — Халид как-то грустно взглянул на меня и погасил окурок.

— Ты — точная копия меня. Когда-то давно, еще ребенком, война отняла у меня родителей. Я много скитался и едва не умер от голода и страха. На рынке в Пешаваре меня подобрали какие-то люди. Они накормили меня и взяли к себе в горы, учили чтению, письму и многим другим вещам. А потом я предал их…

— Что значит предал?

— Так мне казалось тогда. Я бежал. Бежал, потому что испугался. Я считал их жестокими и безжалостными. Они выглядели как волки.

— Они пытались научить тебя пути Искусства?

— Я не знал тогда этого слова, я не знал даже их имен. Это были люди вроде Джамшеда — суровые и молчаливые. Они устраивали мне испытания, били. Они хотели, чтобы я стал воином, волком — а мне было всего девять лет…

— Теперь ты жалеешь, что ушел от них? — спросил я как можно мягче.

— Да нет, я не мог по-другому. Представь себя на моем месте. Много лет я осуждал себя за трусость, за упущенный шанс. Но теперь я понимаю всю силу своего решения: маленький мальчик шел по безлюдным горам три дня и три ночи почти без остановок. А вокруг были волки — настоящие волки. Я остался в живых только благодаря силе своего решения. Но затем много лет Искусство избегало меня, словно в наказание.

Халид выглядел усталым, потерянным, голос звучал глухо. Передо мной сидел не бог, не гуру; в его словах чуствовалась огромная горечь. Халид поднял на меня глаза: они светились совершенно земной теплотой.

— Пойми: путь Искусства тяжел и страшен. Он заставляет страдать и не сулит никакой награды. Ты идешь, потому что слышишь зов, потому что не можешь иначе.

Приняв путь сердцем, свернуть с него невозможно. Можно только выбирать.

— Из двух зол — меньшее?

— Ты ошибаешься — большее. Самое большее. И умирать в глубоком осознании, но без всякой надежды.

Мы долго молчали. Халид подошел к окну; шумела молодая листва, вдали завывали троллейбусы и автомобили. Наступала ночь. Я почувствовал себя скверно: похоже поднялась температура.

— Я прилягу, — сказал я Халиду. — Что-то мне не по себе. Если хочешь, посиди здесь.

Халид подошел ко мне и взял за руку.

— Твое тело сейчас очень встревожено. Клетки получили совершенно новый опыт и не готовы его переварить. Возможно, ты заболеешь, но это нормально. Постарайся ничего не предпринимать, можешь только пить воду. Все пройдет. Я буду навещать тебя. — С этими словами Халид тихонько вышел.

На какое-то время я заснул, но скоро проснулся от нестерпимого жара. Тело горело, от головы к ногам волнами ходила лихорадка. Это напоминало горячий холод, однако симптомов гриппа или отравления не было совершенно. Прошла и головная боль. Оставался лишь жар; его источник сидел глубоко внутри, как будто кишки варились в кипящем котле. Дыхание стало горячим, участилось сердцебиение.

Я нашел градусник и измерил температуру: 39,8! Помня о наставлениях Халида, я напился кипяченой воды и снова лег, провалившись в глубокий сумрачный бред. Мне мерещились белые кони — огромный табун мчался прямо сквозь меня, а я стоял, скованный ужасом. Мне снился Ужас с большой буквы — нечеловеческий, дремучий, как будто принадлежащий не мне, а прапамяти человечества, всех живых организмов.

Ужас был неизмеримо больше меня, я терялся в нем, как песчинка, вернее, я был песчинкой — частицей вечного круговорота.

Проснувшись, я снова потянулся к градуснику. 40,5 — безжалостно показывал он. Я слабо позвал Халида, но его не было рядом. Стояла глубокая ночь. Теперь уже наяву мне сделалось страшно — я боялся умереть. Дышать стало очень трудно, воздуха не хватало, легкие разрывались. Я свесил голову с постели — так, вроде, было получше, и вспомнил о мистических болезнях сибирских шаманов, когда они в горячке получали магические знания. Пора явиться животному силы, подумал я, но вместо этого новая волна жара хлынула в голову. «Огненная трансформация», — снова пришло в голову, но выдержать ее я был не в силах. На градуснике стояло 41. Я умирал, и Халида не было рядом. Из последних сил я полез в тумбочку и нащупав упаковку шипучего аспирина, заставил себя проглотить двойную дозу. Почти мгновенно я уснул.

Разбудил меня Халид, и смотреть ему в глаза было очень стыдно. Он дотронулся до моего лба и все понял.

— Испугался? — с улыбкой спросил он. Я промолчал.

— Ничего. Трудно выдержать искушение смертью, трудно покориться ее призыву.

— Ты хочешь сказать, что я мог действительно умереть? — замирая, спросил я.

— Да, — ответил он кратко.

— И ты знал это и не пришел мне на помощь?

— Я был рядом с тобой все время, но ты не знал об этом. Однако я предпочитал не вмешиваться.

— Предатель, — злобно прошипел я. — Сволочь и предатель! Убирайся. Хватит с меня вашего Искусства, я сыт им по горло! Я хочу быть нормальным человеком, понимаешь — нормальным!! — и бешенство с новой силой охватило меня.