Сергей Лексутов - Полночный путь

Серик пожал плечами, пробормотал:

— Я не монах… Почему князь, когда посещает пустынь, ходит в своих княжьих одеждах, а я не могу в своих ходить, честно добытых в полях половецких?

Горчак пожал плечами, поднялся с лавки, потянулся, сказал мечтательно:

— Щас попируем с настоятелем, и спа-ать… Двое суток спать буду!

В предбанник заглянул инок, сказал:

— Ну, коли напарились, владыко просит к столу…

Столы были накрыты в просторной горнице; два длиннющих — для братьев, один маленький — для гостей. Братья уже сидели за столами, настоятель сидел за маленьким столом, жестом пригласил гостей усаживаться. Рядом с ним сидела Анастасия, благоухая поповником, пижмой и росным ладаном. Из-под простого белого платка на плечи, и почти до пола, ниспадали еще не просохшие после бани распущенные волосы. Она не подняла взгляда, сидела неподвижно, дожидаясь окончания молитвы, которую творил настоятель. Наконец приступили к трапезе. Еда была простая, но сытная; хлебали наваристые щи, с крупными кусками мяса, заедая пирогами с капустой. На столах стояли блюда с солеными огурцами, грибами, румяными яблоками, тут и там стояли кувшины с духовитыми монастырскими медами. За едой молчали. А потому и Серик поостерегся вылезать со своим уставом. Наконец, все съели, и настоятель подозвал инока с кувшином, который и налил всем меда. Только после этого, настоятель спросил:

— Как поживает купец Реут? Как здоровье?

— Слава Богу, владыко… — тихонько выговорила Анастасия, так и не подняв взгляда.

Обращаясь к Горчаку, настоятель спросил:

— Как прошло путешествие? Благополучно ли?

— Вполне благополучно… — медленно наклонил голову Горчак. — В основном благодаря Серику. Знатного бойца нанял купец Реут, для сопровождения своей дочки… Владыко, а не нужны ли тебе доспехи воинские?

— Нужны… Доспех никому не повредит…

— Вон, у Серика, имеются доспехи на продажу, аж четыре полных доспеха. Только слегка попорченные…

— И с кого те доспехи сняты? — грозным голосом осведомился владыка.

— С татей сняты, с татей… С кого же еще? — быстро выговорил Горчак.

— Это что же, всех четверых Серик убил?!

— Он самый… — быстро закивал головой Горчак.

— А ты чего же?..

— А я Анастасию охранял, пока он рубился. Думал, вдруг, в кустах еще тати таятся?

Серик открыл, было, рот, но тут же чувствительно получил под столом по ноге.

— А Серик, стало быть, многобожник? — настоятель насмешливо прищурился, глядя на Горчака.

Тот отвечал ему честным взором, безгрешного ангела. И тут только до Серика дошло, если бы Горчак признался, что в добыче имеется и его доля, то пришлось бы два доспеха жертвовать обители бесплатно. Ох, и хитер же Горчак!

Скорее всего, так и не поверив Горчаку, настоятель кивнул:

— Хорошо, я возьму доспехи. Оружейники оценят их, ну и еще вычет починки, после такого острого Серикова меча. Глядя на него, и не подумаешь, какой он грозный воин… — пробормотал настоятель в бороду. Осушив чашу, он подставил ее иноку с кувшином, бесшумно расхаживающему у них за спинами, проговорил: — Слыхал, Реут посылал тебя в поход с Рюриком… Ну, и куда же сходил Рюрик?

Горчак беззаботно обронил:

— А он с латинами на сарацин ходил…

Настоятель выговорил задумчиво:

— Ох, знал ведь, что не крепок в вере Рюрик… Эт, что же получается? Он еще лет пять-шесть назад латинянскую веру принял?

— А его дружина тоже в вере латинянской, — добавил Горчак. — Хуже того, и мне пришлось в Мараканде молиться в латинянском храме! Иначе, быстро бы распознали Рюриковы дружинники, кто я есть, и для чего с ними.

— Грехи я тебе отпущу, завтра же… — задумчиво пробормотал настоятель, и добавил с глубоким вздохом: — Ох, не кончится это добром… Великая смута грядет на Руси… И для чего ж тебя посылал Реут с Рюриком? — спросил настоятель другим тоном.

— А разведать пути в Индию, да в страну серов…

— Все неймется Реуту… — пробормотал настоятель, и одним духом осушил вторую чашу. — Будто он один такой умный… И до него ходили на восход… И до него пытались половцев обойти на Великом Шелковом Пути… Ну, потрапезничали… Идите, отдыхайте. Намаялись, поди, не снимая кольчуг столько дней?

Увидев, что гости поднялись из-за стола, братья тоже встали, сотворили молитву и разошлись по своим делам. Иноки проводили гостей в кельи. По пути Серик сказал:

— Видал? Даже словом не обмолвился настоятель по поводу моей одежки…

— Еще обмолвится… — усмехнулся Горчак, и скрылся за дверями отведенной ему кельи.

На утро Серик проснулся от звона колокола, сзывающего братию на утреннюю молитву, отметил про себя, что обитель богатая, если обзавелась колоколом. В Киеве до сих пор в некоторых храмах колотят то в бронзовую доску, а то и в железную. Одевшись, он вышел во двор, и тут же нарвался на настоятеля, в раздувающейся рясе поспешавшего в храм.

Остановившись, настоятель проговорил:

— Иди в храм, отрок…

Серик выговорил, ясно и отчетливо:

— Я воин, и бог мой — Перун!

Настоятель грозно нахмурился, стукнул посохом в землю, выговорил, будто мечом по кольчуге проскрежетал:

— Я сказал — марш в храм!

— Не пойду! — твердо выговорил Серик, и, выпрямившись, дерзко глянул в грозные очи настоятеля.

Долго они мерились взглядами. Наконец, настоятель сдался, проговорил медленно:

— Крепкий орешек… — и зашагал дальше.

Серик смотрел ему вслед, пока он не скрылся в церкви.

И начались монастырские будни. Горчак не вылезал из церкви, видимо много чего натворил, чтобы не выделяться из Рюриковых дружинников, коли целыми днями грехи замаливал. Серик изнывал от скуки. Ему ни разу не удалось увидеть Анастасию, хоть он и сторожил у церкви и каждую заутреню, и каждую обедню, и каждую вечерню. Настоятель это понял так, будто Серика все же влечет храм; каждый раз останавливался, и медовым голосом расписывал, как страдал Исус за всех людей, как принял смерть за грехи всех, населяющих землю…

Серик не выдержал однажды, и в сердцах заявил, что он воин, и привык отвечать сам за свои поступки; если Перуну будет угодно, то он возьмет его в верхний мир, где пируют витязи вместе с богами. Ну, а если низвергнет в нижний мир — значит, плохим воином был Серик…

Настоятель тяжко вздохнул, протянул:

— Ох, и глуп же ты еще, отрок…

Это случилось перед вечерней. Серик был просто раздражен тем, что опять не увидел Анастасии, а утром опять вертелся возле церкви. Настоятель это опять понял по-своему, и снова принялся расписывать страдания Исуса, да как хорошо в раю. Голос его медовый обволакивал Серика, укачивал и убаюкивал, будто в люльке, и Серик уже начал подумывать, а не окреститься ли? Зачем расстраивать хорошего человека? Но опять упрямо мотнул головой, и выговорил: