Дмитрий Володихин - Осколки царства

Помешал опыт. Опыт предупреждал: острое желание сродни занавесу из полупрозрачной ткани. Выставленное на сцене (тело и собственное нестерпимое - дай!), приковывает к себе внимание, в то время как личность, одетая в желанное тело, да и вообще все, - от того, что бормочет партнер в полусне до милой привычки сморкаться, зажав пальцем ноздрю, - все это полностью скрыто от восприятия; между тем, общий балл объективно может доходить до десяти: можно себе представить - регулярный оргазм от какого-нибудь необъяснимо притягательного вида со спины до пояса, хотя постель приходится делить с дурнушкой, истеричкой и стервой. Гипнотическое воздействие деталей бросает такие цепкие якоря в джунгли подсознания, что никакой психоаналитик, скорее всего, не поможет избавиться от самодержавной власти вида со спины до пояса... или, скажем, чуть ироничной улыбки, или драгоценной привычки во время прелюдии крепко брать за запястье... и так далее. Власть, богатство, творчество, любовь к матери, к родине, к поэзии все сядет на прочную цепь в конуренке при доме, где поселился волшебный вид со спины до пояса. Но вдруг стрясется нечто необычное, привычный ход вещей поплывет, поплывет... восприятие сфокусируется на втором плане и сделает его первым. Боже! Дурнушка, истеричка, стерва, ноги моет раз в две недели, ходит вся в элегантных фантазиях дауна, ест с хрюканьем и чавканьем! Властительная вещь - вид со спины до пояса или крупноячеистые черные колготки, или очень короткие шорты... Дикую страсть к виду со спины до пояса легко спутать с любовью. Да и когда рассеивается любовь, эффект "с кем я жил, все так мерзко и насквозь фальшиво" наступает с той же пугающей обязательностью, что и при рассеивании убийственной жажды овладевать видом со спины до пояса. Разница одна: после любви люди чувствуют себя как на пепелище родного города, а после подобной жажды они испытывают ощущения как на полях аэрации родного города.

Игорь без последствий пережил свою неожиданную страсть к миленькой девушке Фае из бухгалтерии. То, что управляет мужчиной снизу, бунтовало; там полыхало и все отыскивало лазейку в сторону необдуманных поступков. Там горячие геологические силы рвались наружу. Но так уж устроено современное общество, что мужскую необузданность с детства учат сдерживать себя. Столь много психологических и физиологических способов с успехом делать это, что мужчина в конце концов либо овладевает собой и может в очень большой степени (в большей, чем позволяет ему этика) управлять своими чувствами, либо не овладевает и вечно рискует заработать славу кретина или срок, либо просто превращается в импотента.

Так вот, Игорю помешал сорваться прежний (двухлетней давности) опыт страсти к барышне на крепкие пять. Причем в здравом уме и твердой памяти он не стал бы ни на мгновение допускать мысль о связи с женщиной выше трех. Это была его вторая женщина после ориентальной Елены Анатольевны, звали ее Вилика, и она шла вне шкалы, поскольку ее исковерканные латы и бледный живот забивали механизм оценки так же, как два года спустя этот механизм пришел в расстройство от округлого подбородка и библейских глаз Фаи.

"Латы" поразили его в первые же минуты знакомства. Молоденькая рокерша в черной коже на голое тело и таким количеством металлургии на голове, шее, руках, ногах, что ее вполне можно было принять за княжну из правдивой повести в стиле рыцарской фэнтэзи, попавшую в бою под выстрел ультразвуковой пушки. Ультразвук разрушил большую часть латного покрова, но кое-что от поручей, поножей, кирасы, шлема и кольчуги все же уцелело. Черная куртка, шорты, браслеты входили в странную, дурманящую гармонию с бледной кожей обнаженного живота и бедер.

- Кент, ты чо хайло-то расхлябил? Тащимся? Закрой хлеборезку, фауна влетит.

Десятки раз он впоследствии просил княжну Вилику ложиться в постель, не снимая кожаной амуниции.

Не представлялось возможным определить ее возраст: от четырнадцати до восемнадцати. Государыни ушедших тысячелетий становились женами в тринадцать и матерями в четырнадцать, так что Игорь не видел в этой связи неправильности, даже не пытался выведать заветный год - а Вилика не желала рассказывать. Витала в ауре их близости статья за растление малолетних, но безвозрастная малолетняя повидала куда больше своего растлителя. Русые волосы в принципиальном беспорядке, но всегда чистые, без сала. Слабое тело, невысокие грудки, тощенькие ножки - как у девочки из средних классов.

- Ты крутое железо, кент. Отымел в корень дуба, таски. Как удав по асбестовому шнуру.

- Что?

- Чего-чего, я торчу, вот чего. В натуре наколбасилась. Чувство приходной отыметости, всасываешь?

- Да, понимаю, кажется. То, что было у нас сегодня, тебе понравилось.

- Врубился, кент. Ну не топырься, как чучело на голом бугру. Неси кофе.

Игорь был близок с нею двадцать восемь раз.

А потом неожиданно подумал, откуда взялось необычное имя Вилика? "Владимир Ильич Ленин и Крупская" в женском роде, вот откуда. Разок рокерша явилась, запасшись демонстрационной версией экзотического нижнего белья, состоявшего из разноцветных полосок шелка на месте трусиков и такого же разноцветного шелкового ожерелья на месте лифчика. Это было из какого-то иного мира. После, в одиночестве Игорь прикинул: россиянка upper-middle в принципе не может иметь деньги ни на что подобное. Это такое reach, что просто дух захватывает. Вилика никогда не оставалась на ночь, абсурдно объясняя свой уход: "Кент, ты чо, я должна в твоей поганой койке до утра тусоваться? Киляй!" - причем однажды как-то уж больно неуместно назвала его по ходу этой неизменной реплики буржуем.

Явно прочитывался бунт против родителей с самого верха. Ночевать вне дома, видимо, не разрешали они.

Вилика поначалу все хотела отведать чего-нибудь остренького в сексе, попробовать запретной любви. То наручники приносила, то декоративную плетку, то забавную конструкцию из ремней и цепочек для мазохисток. Но никогда ничего из этого арсенала в дело не шло. Они ложились, и всякий раз Вилика испытывала счастье от самого факта, что в нее входит мужчина, что она добилась разрушения давнего строгого запрета на мужчин, которые могли бы входить в нее; никакого оргазма, конечно, добиться на этой освободительной волне было невозможно. Требовалось проделать немалую работу, чтобы восторг от нового прорыва, подтверждающего свободу-свободу-свободу! переходил в сильное желание. Собственно, оргазм открыл Вилике Игорь. Она была поражена до такой степени, что поначалу приняла свои ощущения за болезнь, род сумасшествия или нечто предельно извращенное; так девочки, превращаясь в девушек, нередко принимают первую менструацию за неведомую хворь. "Кент, оборзел? Ты что ваще себе позволяешь?!" Потом извращение в виде оргазма было признано сладким и дозволенным, но радость отдаться мужчине, по новой доказать им всем и себе тоже, что вот имеет она право и все у нее получается как у людей, - эта высшая радость даже оргазму не давала шансов поконкурировать. В такие моменты кричала она божественно, словно каждая близость становилась решающим, переломным событием в ее судьбе.