Вероника Кузнецова - Дневник штурмана

После такой нервной встряски потеряешь не только аппетит, но и желание наблюдать за жизнью учёных. Я не слушала, о чём они говорили, кто с кем говорил и как говорил, и лишь удивлялась, что эти люди не потеряли дар речи от высказывания Сергеевой, забывая, что если кто и знает русский язык, то не настолько хорошо, чтобы разобрать её быстрый шёпот. А у меня в ушах прямо-таки гремели слова: "Как много здесь мёртвых", да и Иван Сергеевич, как ни пытался делать вид, что ничего не случилось, растерял значительную часть своего хорошего настроения.

Я с трудом дождалась конца обеда и рада была покинуть общество, чтобы в рубке обвернуться к приборам и поразмыслить, но командир велел мне задержаться в коридоре и, пропустив вперёд первого штурмана, спросил, что сказала Сергеева. Как тут ответить? Правду сказать неудобно, потому что можно подвести человека, а лгать не хочется.

— Ничего, сэр, просто извинилась за опоздание.

Вряд ли мистер Уэнрайт поверил мне, что это было простое извинение, ведь от простого извинения два человека не окаменеют, а он заметил нашу с Державиным реакцию, раз затронул этот вопрос, но и продолжать меня допрашивать было бы странно, ведь у него не было доказательств моей лжи. Всё-таки он спросил:

— Мистер Державин услышал то же, что и вы?

— Вполне вероятно, сэр.

— А о чём вы говорили утром, мисс? — спросил он своим ровным голосом.

К сожалению, я была всё ещё под влиянием слов Сергеевой, поэтому совсем забыла про тщательно подготовленную отповедь.

— Откуда вы про это узнали? — только и вырвалось у меня.

Механизм безмолвствовал и холодно смотрел на меня своими серыми глазами под цвет окантовок панелей.

— Я говорила ей, сэр, что ходить сюда пассажирам запрещено, — ответила я.

— А она, мисс?

— Она, сэр, извинилась.

— Это не всё, — отметил механизм.

— И спросила у меня, что произойдёт шестого февраля. Я не знаю, что случится в этот день, и, по моей просьбе, чтобы я не получила выговор, она ушла.

Бесстрастный англичанин равнодушно кивнул.

— Вы свободны, мисс Павлова. Можете идти. Но если вы не хотите получить выговор, то в следующий раз просите пассажиров уйти на английском языке, особенно если разговариваете под дверью моей каюты.

— Понятно, сэр.

Я повернулась и поторопилась уйти в рубку. Как ни бездушен был говорящий механизм, но сообщённые им подробности о том, откуда он узнал о моей утренней беседе с Сергеевой, показались мне очень забавными, а улыбаться здесь было не принято. И как я сама не сообразила, что стояла под командирской дверью?

Однако весёлое настроение покинуло меня очень быстро, вытесненное гнетущим впечатлением, произведённом словами сумасшедшей женщины. "Как много здесь мёртвых". Эта фраза всё время звучала у меня в ушах, так что ко времени заступления на вахту первого штурмана состояние духа у меня было самым мрачным. Как бы не оказались эти слова пророческими, ведь на бесовской планете учёные подвергнутся очень большому риску. В конце концов я так расстроилась, что допустила неприятную ошибку, назвав первому штурману не то число, какое значилось на экране. Хорошо ещё, что я сразу же поправилась, но всё равно после этого он несколько раз показывал, что не доверяет мне, и излишне внимательно вглядывался в показания приборов. Плохо, что при этом досадном случае присутствовал командир. Он, хоть и сидел к нам спиной и не отреагировал на мою оговорку, но, конечно же, не пропустил её мимо ушей, а выставлять себя плохим работником никому не хочется. Впредь надо будет лучше следить за собой и не позволять чувствам влиять на работу. Вроде бы, не случилось ничего особенного, ведь каждый может оговориться и назвать не те цифры, а в обществе моих монстров из-за этого испытываешь стыд, и я порадовалась, что при этот не было такого точного и исполнительного служаки, как бортинженер.

Кончилось всё тем, что я воспользовалась перерывом в работе, ушла к себе, легла на койку и читала старинный роман, где чувства очень тонкие, переживания сильные и мысли глубокие, что не хватает нашему времени. Мы скользим мыслями по поверхности, не заглядывая внутрь, видим внешнее, думаем о сиюминутном, и чувства наши тоже скороспелы и быстропроходящи. Мы объясняем это переизбытком информации и стремительностью времени. Люди всегда хотят оправдать свои недостатки. Так было во все времена и, наверное, будет и впредь.

Однако, я это пишу, а память подсказывает, что мысли мои не новы. В книгах всех эпох можно найти брюзжание на современные нравы и обычаи и противопоставление им великой старины. А потомки, читая эти книги, думают, насколько времена, когда жили эти ворчуны, были духовнее и романтичнее нынешних. И так повторяется из века в век, из поколения в поколение. Людей притягивает к себе старина. Вот у нас на дворе двадцать девятый век, мы изобрели сложнейшие машины, которые показались бы диким сном людям прошлого, а называем их по старинке. Услышав слово «компьютер», человек, скажем, двадцать первого века кивнул бы понимающе и показал на своё допотопное смешное сооружение, которое сейчас с улыбкой демонстрируют в музеях, и не поверил бы, что этим словом может называться тот чувствительный прибор, каким пользуемся мы. А люди из будущего так же станут улыбаться при виде наших устройств. Мы бы достигли ещё больших чудес, если бы не века войн, экономического упадка и экологического кризиса. А ещё большего мы бы добились, если бы людей не притягивало прошлое, если бы все наши мысли сосредоточились лишь на своей работе, которая и определяет будущее. Но мы не хотим потерять в себе человечное и жить лишь ради дела, которое избрали, нас привлекает множество ненужных, бесполезных с точки зрения чистого разума вещей. Зачем я пишу этот дневник? Пишу в школьной тетради школьной ручкой. Я могла бы продиктовать свои мысли, если уж мне непременно хочется их зафиксировать, на диск, это было бы намного быстрее, а результат в любой момент я получила бы в удобном для чтения печатном виде. Но я медленно вожу пером по бумаге, и мне нравится этот неторопливый процесс. Сколько всего приходит в голову, пока я выписываю очередное предложение, как много хочется выплеснуть на эти страницы, что никогда не будет записано из-за недостатка времени, но о чём, возможно, не подумалось бы, если бы я быстро диктовала на диск события дня. Чтение книг — тоже дань прошлому. Человечество давно уже освободили от необходимости читать, создав специальные психоэлектронные кассеты, которые быстро и без всякого труда для жаждущего просвещения вводят в его сознание тексты книг, исторические факты и некоторые другие, необязательные по общей программе обучения сведения. Я однажды попробовала таким образом узнать содержание книги, но поняла, что это вещь довольно вредная, потому что при её использовании не надо думать. В расслабленное сознание вливается какая-то упорядоченная смесь из картин и готовых мыслей, а собственному мозгу остаётся лишь без всяких усилий проглотить эту кашу. То ли дело чтение книги! Здесь есть простор и для воображения, и для размышлений, и для мечты. Один эпизод прочтёшь быстро, чтобы поскорее узнать развязку, другой растянешь, как изысканное лакомство, третий перечитаешь два раза, чтобы получше вникнуть в смысл. При таком способе чтения редко встретишь двух людей, которые бы одинаково восприняли одну и ту же книгу, одинаково поняли мысль автора. А какое богатство чувств будит умная книга!