Эллис Питерс - Роза в уплату (Хроники брата Кадфаэля - 13)

- Мастер Найалл, мне очень жаль, что из-за меня у вас было столько тревог и огорчений, и я благодарна вам за вашу доброту. А еще мне нужно забрать мою вещь и заплатить вам - вы не забыли?

- Нет,- ответил Найалл,- не забыл. Но я принес бы ее вам в более подходящее время.

Он повернулся, снял с полки свернутый пояс и подал его женщине. Джудит заплатила ему ровно столько, сколько он сказал, заплатила так же просто, как он назвал цену, а потом развернула пояс и взяла в руки его кончик с пряжкой. Она долго смотрела на починенный подарок своего покойного мужа, и в первый раз за все утро ее глаза увлажнились - их словно заволокло блестящей, как жемчуг, пленкой, но ни одна слезинка не упала.

- Сейчас самое подходящее время. Этой маленькой драгоценной вещицей вы доставили мне большую радость,- промолвила Джудит, глядя в лицо Найаллу.

Это была единственная радость, которую Джудит довелось испытать в тот день, но и в ней присутствовали уколы скрытой боли. А бесконечную суетливость и постоянную болтовню Агаты было так же трудно переносить, как сдержанное, но слишком уж внимательное беспокойство Майлса. Перед глазами Джудит все время стояло мертвое лицо брата Эльюрика. Как могла она не почувствовать, что его терзает? Трижды она принимала его у себя в доме и, расставшись, не ощущала никакого опасения за него, только смутное чувство, что юноше не по себе, но она объясняла это застенчивостью. Джудит понимала, что перед ней не очень счастливый человек, но относила это на счет недостатка истинного призвания у того, кто с детства жил в монастыре. Она была так глубоко погружена в собственные горести, что оказалась нечувствительной к страданиям юноши. А он, даже мертвый, не упрекал ее. Впрочем, в этом не было необходимости. Она упрекала себя сама.

Джудит попыталась отвлечься, заняв руки работой, но не смогла выдержать почтительного перешептывания и тяжкого молчания девушек в прядильной комнате. Она предпочла сесть в лавке, куда если любопытные и приходили поглазеть на нее и поахать, то хоть приходили они по одному, а были и такие, кто действительно зашел купить материю. Эти даже не слышали новость, которая уже носилась по улицам Шрусбери, словно гонимые ветром семена чертополоха, и так же без разбору пускала корни.

Но Джудит было трудно выносить и это. Она было обрадовалась, что наступил вечер и закрыли ставни, но тут пришел еще один покупатель, желавший приобрести материю на платье своей матери. Этот покупатель постарался задержаться в лавке подольше, он хотел выразить сочувствие хозяйке, оставшись с ней наедине, или хотя бы воспользоваться перерывом в квохтанье Агаты, которая никак не желала оставить племянницу одну. И перерывом этим Вивиан Хинде воспользовался как нельзя лучше.

Вивиан был единственным сыном старого Уильяма Хинде, самого крупного скотовода в западных горных районах графства. В течение многих лет Уильям продавал овечью шерсть дому Вестье, но не самую отборную. Лучшую он приберегал, чтобы потом через посредников переправить по морю на север Франции и в города Фландрии, которые славились своими сукноделами. При этом весь товар грузили на суда прямо из лавки Хинде, стоящей у его собственной пристани, чуть ниже по течению реки, чем красильни Годфри Фуллера. Уже два поколения существовало деловое партнерство этих двух семейств, а близкое соседство делало отношения еще более доверительными. Однако от сына старого Хинде, Вивиана, который, как поговаривали, не ладил с отцом, трудно было ждать, что он станет хорошим торговцем шерстью в третьем поколении, потому что талант Вивиана заключался в том, чтобы тратить деньги, которые зарабатывал его отец. Ходили даже слухи, что в конце концов старый Хинде топнул ногой и заявил, что отказывается в дальнейшем оплачивать долги своего сына и наследника и снабжать его деньгами, которые тот проигрывал в карты и проматывал на женщин и разгульную жизнь. Уильям не раз помогал сыну выпутываться из беды, но теперь, потеряв поддержку отца, Вивиан, конечно, не мог надеяться, что ему будут ссужать в долг деньги или продадут что-либо в кредит. А друзья, которые прежде так и липли к нему, оставили своего недавнего любимца и покровителя, едва тот остался без денег. Однако Вивиан не проявлял никаких признаков уныния. Придя утешать огорченную вдову, он, как всегда, хорохорился, пуская в ход свое обаяние и изящные манеры. Это был действительно видный молодой человек, высокий, хорошо сложенный, со светлыми, цвета спелой пшеницы, слегка вьющимися волосами и блестевшими, словно галька, живыми карими глазами, в которых при ярком свете неожиданно зажигались золотые огоньки. Он всегда был хорошо и к лицу одет и прекрасно понимал свою привлекательность в глазах женщин. А если до сих пор он никак не продвинулся в деле со вдовой Перл, то ведь и никому другому это не удалось, и Вивиан не терял надежды.

Вот он и воспользовался случаем, чтобы прийти с подобающим изъявлением сочувствия и сожаления, которые, правда, едва ли не перехлестывали через край. У Вивиана, мастера ходить по тонкому льду и прекрасно знавшего себе цену, хватило даже нахальства в который уже раз обрушить на Джудит свое красноречие, в расчете вызвать у нее на лице улыбку.

- Если ты теперь затворишься в стенах своего дома и в одиночестве станешь оплакивать едва знакомого человека, то твоя тетка нагонит на тебя еще большую тоску. Она и без того уже наполовину уговорила тебя уйти в монастырь. Но этого нельзя делать! - произнес Вивиан подчеркнуто умоляющим тоном.

- Многие так делали, и имели для этого не более веские основания,отозвалась Джудит.- Чем я лучше? Почему бы и мне не поступить так же?

- Потому что ты молода и красива и в действительности вовсе не испытываешь желания похоронить себя в монастыре! - приподнято-напыщенно проговорил молодой человек, наклоняясь к Джудит и понижая голос из опасения, что Агата именно в данную минуту под тем или иным предлогом снова войдет в комнату.- И ты знаешь это! И поскольку я - твой преданный поклонник и тебе это хорошо известно, то, если ты исчезнешь из моей жизни, для меня это будет равносильно смерти!

Джудит отнеслась к словам Вивиана как к цветистому образцу риторики, сказанному из добрых побуждений, хотя и несвоевременно. Она была даже отчасти тронута тем, как у молодого человека неожиданно перехватило дыхание и он уставился на нее, сам придя в замешательство от того, что произнес, в то же время понимая, что сейчас удобный случай уцепиться за сказанное. Он взял Джудит за руку и в смятении проговорил, одновременно сбивчиво и вкрадчиво:

- О, прости меня, прости! Я безумец, я не хотел... Тебе не в чем себя упрекнуть. Впусти меня в свою жизнь, и я смогу убедить тебя. Выходи за меня замуж, и я изгоню из твоего сердца все горести и сомнения!