Олег Котенко - На берегу зеленого моря, у подножия желтых гор

Он мне шепчет: "Своевольный,

Что ты так уныл?

Иль о жизни прежней, вольной,

Тайно загрустил?

"Полно! Разве всплески, речи

Сумрачных морей

Стоят самой краткой встречи

С госпожой твоей?

"Так ли с сердца бремя снимет

Голубой простор,

Как она, когда поднимет

На тебя свой взор?

"Ты волен предаться гневу,

Коль она молчит,

Но покинуть королеву

Для вассала - стыд".

Так и ночью молчаливой,

Днем и поутру

Он стоит, красноречивый,

За свою сестру.

Я выудил из кармана бумажную пятерку, бросил в кепку. Парень смотрел мимо меня. Смотрел... Как может смотреть слепой? Хотя, я так думаю, он видит побольше моего. Я отправился дальше, мимо грязных стен и пустых урн - зато мусор в изобилии лежал на каменном полу. А вослед мне полетел уже Мандельштам:

Только детские книги читать,

Только детские думы лелеять,

Все большое далеко развеять,

Из глубокой печали восстать.

Я от жизни смертельно устал,

Ничего от нее не приемлю,

Но люблю мою бедную землю,

Оттого, что иной не видал...

Я забрел в какой-то совершенно невообразимый район, где были одни мусорные баки да старые, обшарпанные многоэтажки. Из подъездов и окон на меня смотрели пустые глаза, обладателей которых я бы мог заподозрить в любви к уколам или ингаляциям. Мне стало одиноко. В груде тряпья рядом с одним из баков что-то робко шевельнулось. Я пригляделся - сверкнула пара глаз. Живых, острых, не то, что эти наркоманские пустышки. Паренек лет четырднадцати. Я подошел поближе. - Эй, иди сюда, - позвал я. Парень явно не из этого окружения. Одежда более-менее чистая и лицо без признаков дебилизма. Он подошел, но стального прута из рук не выпустил. - Как тебя зовут? - Федор. - Откуда ты? По-моему, это место не для тебя. Он сразу как-то оттаял, расслабился. - Я ушел из дому... Нет, меня выгнали... Я видел, что он еле сдерживается. И мне стало его жалко. Наверное, неблагополучная семья, а пацан, по всему видно, умный. У меня оставались в кармане какие-то деньги. Наверное, надо уйти отсюда, не смотря даже на опасность. - Пошли со мной, - предложил я. - Здесь ночевать не годится. Он посмотрел на меня так... по-взрослому, что стало не по себе. - А ты не это? И вообще, кто ты такой, чего прицепился? Он снова сжал арматурный прут. Я поднял руки. - Тихо-тихо. Все со мной нормально. Я сам сейчас... бегаю. Меня тоже... выгнали. И не думай обо мне ничего такого, я нормальный человек. Он еще долго сверлил меня взглядом, но, наверное, так и не нашел ничего подозрительного. - Ну, пошли. Куда идти-то? - У меня родственники есть, двоюродная сестра жены. Можно у нее переночевать. Все лучше, чем на свалке. Тем более, тут у тебя гораздо больше шансов беспокоиться за... И жизнь тоже. Почему я прицепился к нему - сам не знаю. Почувствовал родственную душу, что ли? Дурость какая-то. Бывает же так, перемкнет в голове - и все.

Оксана жила одна. Муж ее оказался порядочной сволочью и бросил ее с двумя детьми еще десять с лишним лет назад. Ей было тогда всего лет тридцать. С тех пор дети выросли, выучились, разъехались кто куда. Я приходил к ней, когда мне было плохо. Я слишком хорошо ее знал... Она смерила нас довольно подозрительным взглядом. Оно и понятно: что я, что мой спутник выглядели несколько странно. Оба грязные, усталые. - Ну, входите, - Оксана отошла в сторону, пропуская меня в квартиру. - Эх, жаль, баньки нет, - прокряхтел я. - Но горячий душ вполне может послужить ее подобием. И уже потом, вечером, когда мы усадили Федора на кухне пить чай, Оксана спросила у меня: - Это кто? Где ты его нашел? Интерес к мальчикам проснулся, что ли? - Да что вы заладили! Уж ты-то, ты-то! Считай всю жизнь меня знаешь и то за извращенца держишь. Я помолчал, размышляя: "Сказать-не сказать". Оксана хотела уже извиняться, когда я приложил палец к ее губам. - Я, Оксан, человека убил... Сегодня. По лицу я бы не сказал, что она поверила, но взгляд будто остекленел. - Человека я убил, Оксана, по заказу. То есть... Короче... если бы я не сделал этого, убили бы меня. До нее, кажется, начало доходить, что я говорю серьезно. Оксана так сильно побледнела, что я даже испугался: как бы припадок не случился. - Ты... убил? Ты?! Убил?! - Да, Оксана, только не надо кричать. Я все объясню. Пойми, мне пистолет приставили к ребрам! Она села в кресло, все такая же бледная, приложила ладонь ко лбу. - Я уже и не помню, сколько раз за сегодняшний день терял сознание. Сколько раз меня выворачивало, чистило так, что желчь течь начинала. Я полдня бегал по городу. Нашел этого... - я кивнул в сторону кухни. - На мусорнике каком-то. Видно же, что парень не тот, не из того окружения... - Ты разговор на него не переводи! Я поверить не могу... Как у тебя рука поднялась?! - Если бы не поднялась, опустилась бы навсегда. - Замолчи... Я должна привыкнуть... к мысли, что ты - убийца. Оксана ушла в свою спальню. Я даже не пытался ее остановить, видел, что это бесполезно, она сейчас ничего не услышит. В такие моменты человека лучше оставить в покое, чтобы он не наделал глупостей. Я вернулся на кухню, сунул в зубы сигарету, встал у темного окна. Во дворе горел один фонарь, горел тускло и неуверенно. Вдали мигали огоньки улиц, прожекторов на крышах зданий, еще чего-то... Я стоял и равнодушно пускал дым в форточку. Устал... - У вас... ты сегодня тоже лишился дома, - сказал Федор из-за спины. Я не понял, чего больше в его тоне - вопроса или же утверждения. - Да, навсегда. - Я все... слышал, - виновато сказал он. - Понимаю. - Слышал? Ну и что ты об этом думаешь? Меня заботит мнение четырнадцатилетнего мальчишки. А ведь не так давно я и сам был четырнадцатилетним... - Не мне тебя судить. Он меня удивляет с каждым разом все больше и больше. Ну откуда в его сужденях такая серьезность? - А кому? - Тебе самому. Когда остынешь, тогда и поймешь, прав был или нет. У тебя есть _душа_? Душа... То, что в этом мире называют душой, всего лишь портретик на цепочке. Правда, какая-то странная сила в нем все-таки заложена. Человек до тех пор человек, пока не отдал душу, именно этот медальончик. Насколько я знаю, ни у кого из здешних не вызывает сомнения тот факт, что у каждого человека есть душа, и вопрос мальчишки сам по себе подозрителен. - Нет у меня души, - ответил я. - Умерла душа. А это - просто фотография. Какой в ней смысл, сам не пойму. Так, ношу... - Это хорошо. Эти люди слишком уязвимы, у них душа нараспашку. Федор улыбнулся, будто, бросил мне в душу свинцовую гирю. Неужели еще один? - Как ты сюда попал? - прямо спросил я. Тот пожал плечами. - Я понял, что для того мира не подхожу. Знаешь, почему? Потому что хочу стать взрослым. - А зачем? - мне вдруг смертельно захотелось поговорить о чем-нибудь другом, отличном от событий сегодняшнего дня. - Кажется мне, что тогда я стану свободнее... Говорят, это с возрастом проходит, но возраст - любимая отмазка. На него все спихивают. - Это действительно возраст... Ты даже представить себе не можешь, насколько мерзок и грязен... невыносимо грязен мир взрослых. Меня тошнит всякий раз, когда я вижу его настоящее лицо - это жирная, потная, покрытая коростой рожа со слюнявым ртом и выпученными глазами. Федор покачал головой. - Н-не верю... - В мире взрослых убивают! - отрезал я. - Понимаешь, убивают по-настоящему, не как в игре. Я сегодня убил по-настоящему. Убил невинного человека, потому что я - трус и эгоист, потому что цепляюсь за собственную жизнь. И ради нее готов рубить по корень другие... Когда-то я так же цеплялся за свое счастье и ради него готов был разрушить целый мир. Сейчас я понял, что был... не прав. - Сколько ты был ТАМ? - Недолго. Меня выгнали и оттуда. Меня отовсюду выгоняют... Федор помолчал. Потом посмотрел в окно, на часы. - Ладно, наверное, спать пора... - Да, - согласился я. - Пора. Оксана уже, наверное, спит, не стоит ее тревожить. Она сегодня устала с нами. Спокойной ночи. - Спокойной ночи.