Николай Дашкиев - Торжество жизни

В дверь постучали. Майор Кривцов, начальник советского военного госпиталя, недовольно поморщился, отложил в сторону перо и крикнул:

— Войдите!

Вошел дежурный врач.

— Простите, товарищ майор, — сказал он. — К нам поступил необычный больной. Седой мальчик. У него — крупозная пневмония и угрожающий воспалительный процесс в плечевом суставе.

— Пенициллин?

— Введен, товарищ майор!

— Состояние больного?

— Тяжелое, товарищ майор. Температура — сорок один. Пульс — сто двадцать. Бредит.

— Переливание крови?

— Сделали, товарищ майор. Капитан Стрыжак находится при нем неотлучно. У больного очень странный бред. Можно подумать, что мальчишка был микробиологом… В его карманах обнаружена фотография какой-то женщины с девочкой и вот это… — врач протянул испещренный формулами лист бумаги и металлический футлярчик, из которого виднелся кончик ампулы…

— М-да… — Майор быстрым взглядом пробежал формулы. Ничего не понимаю. Ничего… Ну, хорошо, пойдемте.

Больной бредил. С его запекшихся губ срывались непонятные слова. Сидевший у его изголовья врач сказал:

— Я записал кое-что. «Вирус Д», «Екатерина Васильевна», «Макс Максович», «шприц», «ампула», «антивирус»… Один раз он совершенно явственно произнес: «Где я?»

— Какая температура, Григорий Александрович? — Майор обеспокоенно потрогал пылающий лоб больного.

— Немного спала, Иван Петрович. Но состояние продолжает оставаться угрожающим. Может быть, ввести стрептомицин?

— Пока подождем! — Склонившись над больным, Кривцов прислушивался к хриплому прерывистому дыханию.

Нет, это был не ребенок, а юноша, но исхудавший настолько, что имел вид двенадцатилетнего мальчика. Не удивительно, что болезнь протекает у него так тяжело.

— Хорошо, товарищ капитан, — начальник госпиталя кивнул врачу. — Идите отдыхать, у вас утром две операции. Пришлите, пожалуйста, ко мне сестру.

В эту ночь майор Кривцов не спал ни минуты. Организм юноши отчаянно боролся за жизнь. Помочь этой борьбе было очень трудно: при таком истощении даже лекарства могли оказаться губительными.

На рассвете больной начал затихать. Его лоб покрылся испариной, от лица отхлынула кровь, и оно стало мертвенно-бледным, с глубокими резкими морщинами. Ребенок на глазах превращался в старика.

Майор пощупал пульс. Сердце больного останавливалось.

— Кислород! Камфору!

Кривцов затратил много усилий, чтобы возвратить умирающего к жизни… И когда, наконец, сердце больного застучало, еще неуверенно, но уже непрерывно, — Кривцов глубоко вздохнул и вышел в коридор. Он подошел к распахнутому окну и закурил.

Сквозь частую металлическую сетку долетало легкое дуновение свежего весеннего ветра. Шелестели листочки на деревьях. Осязаемый яркожелтый солнечный луч брманул из-за поросшего кустарником холма и, рассыпавшись на тысячи тончайших иголочек, ворвался в помещение.

— Товарищ майор, — прошептала сестра, выбежав следом в коридор. — Он открыл глаза!

Кривцов подошел к постели. Больной тусклым взглядом обводил комнату.

— Ты в советском госпитале, — сказал майор. — Тебе уже лучше. Успокойся и засни.

Веки больного широко раскрылись, глаза приобрели осмысленное выражение.

— Шефа… — его лицо болезненно перекосилось. — Директора… Командира госпиталя…

— Я начальник госпиталя, мальчик! — майор присел на краешек кровати и взял больного за руку.

— У меня… в кармане… ампула. Это — военная тайна…

— Хорошо, хорошо! Ампула цела, она у меня.

Больной еле заметно кивнул головой, закрыл глаза и затих.

— Уснул, — сказал Кривцов. — Идите отдыхать и вы, Маша. Мне кажется, опасность миновала.

Майор посидел у постели больного еще некоторое время, прислушиваясь к дыханию, всматриваясь в черты худенького лица. Да, этот юноша, видимо, перенес многое.

— Ну, выздоравливай, выздоравливай! — ласково прошептал майор. Как всегда, человек, отвоеванный им у смерти, становился ему близким и родным. — Глаша, — обратился он к санитарке, — присмотрите за больным. В случае чего — немедленно зовите меня. А сейчас — пусть спит.

Больной спал двое суток. Ему умышленно вводили снотворное, чтобы сном укрепить организм. Проснувшись на третье утро, он сразу же потребовал начальника госпиталя. Все еще тихо, но уже внятно он сказал майору Кривцову:

— Товарищ начальник, в ампуле — антивирус. Фашисты собираются начать бактериологическую войну, так этот препарат…

Широко улыбаясь, майор прервал его:

— Война окончена, дружище! Мы победили!

— Победили? — радостно прошептал больной. — Победили! — и вдруг, вспомнив о чем-то, нахмурил брови и тревожно спросил: — А подземный город?

— Какой город? — искренне удивился Кривцов.

— Фашистский… Людей — освободили?

— Не знаю. Да ты хоть скажи, как тебя зовут?

— Степан Рогов, — торопливо ответил больной. — А где можно узнать? Этот подземный город находится в Баварских горах.

Майор вместо ответа развел руками: советские войска туда не дошли.

— Ну, а теперь — спать! — строго сказал майор. — Ты очень слаб и должен укрепить свое здоровье. Обо всем поговорим позже.

Но Степан долго не мог уснуть.

«Победа! Победа! Фашисты разгромлены навсегда!» — ликовало все его существо. Но к этим мыслям примешивались и другие: он, Степан Рогов, ничем не посодействовал победе. Кому нужна теперь бесполезная военная тайна, которую он добыл?

Жизнь победила, но здоровье не возвращалось.

Крупозную пневмонию Степан перенес сравнительно легко, но воспалительный процесс суставной сумки плеча начал приносить юноше все больше страданий и очень беспокоил врачей. Не помогали даже наиболее могущественные препараты, — болезнь приняла затяжной хронический характер. И хуже всего было то, что юноша впал в подавленное состояние. Он безропотно переносил мучительные лечебные процедуры, и почти все время лежал, устремив взгляд в потолок.

После сильных переживаний Степаном овладела депрессия. Его угнетала неизвестность: что стало с Екатериной Васильевной и другими пленниками.

Кривцов, понимая чувство больного, ежедневно заходил к нему, беседовал с ним запросто, в полушутливом тоне. Часто майор заводил разговор о хирургии.

Доцент Кривцов был незаурядным хирургом. Армейские врачи восхищались точностью eгo диагнозов и безукоризненностью проведения операций. Он безбоязненно — и всегда успешно оперировал в области сеодца и на черепе, сконструировал целый ряд замечательных приспособлений для извлечения осколков, проводил удачные операции по приживлению почти оторванных конечностей. Но главное, что его интересовало, — злокачественные опухоли. Он встречал их очень часто: извлекал осколок из брюшины, например, и вдруг натыкался чуткими пальцами на знакомое уплотнение ткани. Раненый даже не подозревал, что носит в себе зачаток неизлечимой болезни, которая проявится, быть может, лишь через несколько лет. Кривцов спокойно удалял опухоль.