Невил Шют - На берегу

— Я доложу покороче, ограничусь сведениями нашего непогрешимого Джона о радиоактивности.

— В сущности, это самое главное, — согласился капитан. — И еще та собака.

Да, было не так-то просто написать отчет о рейсе, слишком мало они видели и узнали. К Кэрнсу подошли не погружаясь, но на мостик никто не поднялся, слишком сильна была радиация. Чтобы приблизиться к Кэрнсу, пришлось очень осторожно пробираться через Большой Барьерный риф, на ночь даже легли в дрейф — Дуайт рассудил, что слишком опасно идти в темноте в этих водах, где маяки и створные огни слишком ненадежны. Когда наконец разглядели Грин-Айленд и подошли поближе, в облике города не заметили ничего необычного. Он стоял на берегу, омытый солнечным светом, за ним стеной поднималось Атертонское плоскогорье. В перископ видны были осененные пальмами улицы, магазины, больница, опрятные одноэтажные виллы, поднятые над землей на сваях в защиту от термитов; кое-где на улицах стояли неподвижно автомобили, развевались два-три флага. «Скорпион» прошел к реке, в док. И здесь все выглядело очень обыкновенно и естественно, в устье реки стояли на якоре рыбачьи лодки; на верфи ни одного корабля. Вдоль верфи вереницей выстроились подъемные краны, все они аккуратно закреплены. Хотя «Скорпион» подошел совсем близко, на берегу почти ничего не удалось увидеть: перископ слишком мало поднимался над опалубкой верфи, а город за нею заслоняли здания портовых складов. Только и виден был затихший порт, в точности как бывает по воскресеньям или в праздники, разве что тогда здесь сновали бы ялики и яхты. На пристани появился большой черный пес и, завидев перископ, свирепо залаял.

Часа два они оставались в устье реки, подле верфи, и звали, включив громкоговоритель на полную мощность, так что зов наверняка разносился по всему городу. Никакого отклика не дождались, город спал непробудным сном.

«Скорпион» повернул, отошел немного от верфи, опять стали видны «Стрэнд-отель» и часть торгового центра. Постояли здесь, опять звали и опять не получили ответа. И отступились, пошли в открытое море, надо было дотемна выбраться за Барьерный риф. Если не считать данных об уровне радиации, собранных Джоном Осборном, они ничего не узнали, разве что получили своего рода отрицательные сведения: Кэрнс с виду остается в точности таким же, каким был всегда. Улицы залиты солнцем, на дальних горных склонах пламенеют заросли банксии, витрины магазинов затенены навесами широких веранд. Приятный уголок для жизни в тропиках, только, похоже, никто здесь не живет, кроме одной-единственной собаки.

Таков же оказался и Порт-Морсби. С моря, глядя в перископ, не заметно было, что с городом хоть что-то неладно. На рейде стояло на якоре торговое судно, приписанное к Ливерпулю, с борта спущен трап. Еще два корабля выброшены на берег — должно быть, однажды во время шторма не удержали якоря. Подводники провели здесь несколько часов, обошли весь рейд, заглянули в док, опять и опять звали через громкоговоритель. Ответа не было, но совсем не заметно было, чтобы с городом случилось неладное. И спустя некоторое время «Скорпион» ушел, явно незачем было здесь оставаться.

Через два дня достигли Дарвина и остановились в гавани, под высоким берегом. Здесь в перископ видны были только верфь, крыша правительственного здания да часть отеля «Дарвин». На якоре стояли рыболовные суда, и подводники некоторое время кружили среди них, окликая и разглядывая в перископ. И опять ничего не узнали, только пришли к заключению, что под конец люди старались умереть пристойно.

— Так поступают звери, — сказал Джон Осборн. — Забираются в берлоги и норы и там умирают. Горожане, наверно, все лежат в своих постелях.

— Хватит об этом, — сказал капитан Тауэрс.

— Но это правда, — возразил ученый.

— Хорошо, пусть правда. И не будем больше об этом говорить.

Да, не так-то легко будет написать отчет.

Они оставили Дарвин, как оставили перед тем Кэрнс и Порт-Морсби, и, не всплывая на поверхность, прошли обратно через Торресов пролив и направились вдоль квинслендского берега на юг. Теперь на всех сказывалось пережитое в рейсе напряжение; пока, спустя три дня после отхода из Дарвина, не всплыли на поверхность, люди почти не разговаривали друг с другом. Лишь теперь, побывав на палубе и глотнув свежего воздуха, Дуайт с помощниками выбрали время обдумать, что же могут они рассказать о своем рейсе, когда вернутся в Мельбурн.

Они обсуждали это после обеда, сидя в кают-компании и дымя сигаретами.

— Разумеется, то же самое обнаружила и «Меч-рыба», — сказал Дуайт. — Они ровным счетом ничего не увидели ни в Штатах, ни в Европе.

Питер потянулся за изрядно потрепанным отчетом, что лежал позади него на буфете, хотя за время рейса и так без конца читал его и перечитывал.

— Вот о чем я ни разу не подумал, — медленно произнес он. — Совсем упустил из виду, а ведь это очень верно. У них тут нет ни слова о положении на берегу.

— Они не могли посмотреть, что делается на берегу, точно так же, как не смогли мы, — сказал капитан. — Никто никогда не узнает, как на самом деле выглядит «горячий» город, пораженный радиацией. И вообще все северное полушарие.

— Так оно и лучше, — сказал Питер.

— Я думаю, так и должно быть, — подтвердил капитан. — Есть вещи, которые видеть не следует.

— Сегодня ночью я думал об этом, — сказал Джон Осборн. — Приходило вам в голову, что больше никто никогда — ни-ког-да — не увидит Кэрнса? И Морсби, и Дарвина?

Собеседники уставились на него во все глаза, эта мысль поразила обоих.

— Никто не мог увидеть больше, чем видели мы, — сказал капитан.

— А кто, кроме нас, мог бы туда попасть? Но мы туда больше не пойдем. Времени не останется.

— Да, верно, — задумчиво сказал Дуайт. — Едва ли нас еще раз туда пошлют. Я об этом не подумал, но вы правы. После нас ни одна живая душа уже не увидит этих мест. — Он помолчал. — А мы, по сути, ничего не увидели. Что ж, я думаю, так и должно быть.

Питер беспокойно выпрямился.

— А ведь это принадлежит истории, — сказал он. — Должен же где-то быть полный отчет, правда? Пишет кто-нибудь что-то вроде истории нашего времени?

— Ничего такого не слыхал, — сказал Джон Осборн. — Попробую выяснить. Только навряд ли есть смысл писать то, чего никто не прочтет.

— Все равно, что-то следовало бы записать, — сказал американец. — Даже если читать будут только в ближайшие месяцы. — Он немного помолчал. — Вот я хотел бы прочитать историю этой последней войны. Какое-то время я в ней был замешан и, однако, ровным счетом ничего про нее не знаю. Неужели никто ничего не писал?