Геннадий Прашкевич - Адское пламя

Кружащееся оторванное крылышко комара совсем меня покорило.

Так случайно я наткнулся на научно-фантастическую повесть «Недостающее звено», и это, несомненно, изменило мою жизнь, потому что через весьма небольшое время я вступил в долгую личную переписку с автором «Недостающего звена» – профессором Николаем Николаевичем Плавильщиковым.

Ту, первую книжку, взятую у приятеля, я где-то потерял (а издана она была в 1945 году), но это было уже не страшно. Николай Николаевич прислал мне экземпляр с автографом. Впервые взрослый человек обратился ко мне по имени-отчеству.

Н.Н. Плавильщиков был не просто последним советским энциклопедистом, он был талантливым энциклопедистом. «Очерки по истории зоологии» или, скажем, «Гомункулус» до сих пор остаются превосходным чтением для любого возраста. На энтомологические работы Н.Н. Плавильщикова до сих пор ссылаются, а на его великолепных переработках Ж. Фабра и А. Брэма выросло не одно поколение.

«Первым был сотворен… человек, – объясняет взгляды древних Н.Н. Плавильщиков в «Очерках по истории зоологии». – Иначе Платон не мог рассуждать: человек – наиболее совершенное отображение мира идей (по учению Платона, вселенная двойственна: она объемлет два мира – мир идей и мир вещей, отображающих эти идеи; идеи мы постигаем разумом, вещи – чувственным восприятием). У человека три «души»: бессмертная и две смертных (мужская – мощная и энергичная и женская – слабая и податливая). «Эволюция» протекает путем деградации всех сортов этих «душ», причем допускается еще и «переселение душ». Животные – своеобразная форма «наказания» для людей. Люди, упражнявшие не бессмертную, а смертную часть своей сложной души, при втором рождении превратились в четвероногих. Те, которые «превзошли тупоумием своим даже четвероногих» и которые своим телом как бы прилипли к земле, оказались пресмыкающимися. Просто легкомысленные люди при втором рождении превратились в птиц. Самые «невежественейшие и бестолковейшие» попали в новой жизни в воду и стали водными животными. Человек оказался родоначальником всех живых существ, и это неудивительно: по Платону, все живые существа – только совокупность несовершенных и разнообразных видоизменений человека».

В фантастику писатели чаще всего приходили из науки.

Иван Антонович Ефремов – крупный палеонтолог, основал одну из очень любопытных ее дисциплин – тафономию (учение о закономерностях захоронения ископаемых организмов), Александр Петрович Казанцев – инженер, изобретатель, Александр Иванович Шалимов и Дмитрий Александрович Биленкин – геологи. Геологом и географом был академик Владимир Афанасьевич Обручев, младший из братьев Стругацких – Борис Натанович – астрофизик. Незадолго до войны на месте нынешних Лужников можно было наткнуться на интересную компанию, занимающуюся вовсе не писательским делом. «Не то в луже, не то в озерке, – вспоминает Александр Казанцев, – плавал в изобретенной им резиновой лодочке, выполненной заодно с резиновыми сапогами-ластами, Юрий Александрович Долгушин. Взрывал на месте будущего стадиона свои чудо-запалы Вадим Охотников». Кстати, работал с ними и Г. Бабат, тоже проявивший себя в литературе.

Я открывал фантастику в те годы, когда она определялась, прежде всего, именами Александра Казанцева, Ивана Ефремова, Юрия Долгушина, Вадима Охотникова, Владимира Немцова, Виктора Сапарина, Валентина Иванова, Леонида Платова, Георгия Гуревича. Кого-то впоследствии я хорошо узнал, с кем-то многие годы переписывался, с кем-то подружился.

II

Г.И. Гуревич (30.VIII.88): «…Николай Шпанов был высок… чуть сутулился, помню серо-седые волосы, кажется, очки. Биография у него колоритная. Кажется. в 1926 году он летал на воздушном шаре, совершил вынужденную посадку в области Коми. Написал об этом десять раз, понравилось».

Впрочем, это для первого тома.

Г.И. Гуревич (26.VII.88): «…В ноябре 1945 демобилизовался, решил стать писателем. Первые месяцы после войны у людей были наивные надежды на вольности в печати. Начиналась мирная жизнь. Открывались журналы. Фантастику даже просили. Думаю, сыграла роль атомная бомба. Реальностью оказались фантазии. А фантастики не было. Мой приятель и соавтор (офицер Георгий Ясный, – Г.П.) организовал свидание с редактором «Огонька» Алексеем Сурковым. Сурков выслушал в пол-уха, сказал: «Ну. давайте!» – и забыл… Но в феврале научно-фантастическая повесть «Человек-ракета» была готова. В апреле ее приняли в Детгиз, в июле она прошла по радио, в ноябре-декабре была напечатана в журнале «Знание – сила», в июле следующего года вышла отдельной книжкой, в августе, кажется, была одобрительная рецензия Льва Гумилевского в «Литгазете», а в декабре разгромная – в «Культуре и жизни»: «Халтура под маркой фантастики». Дело в том, что повеяли холодные ветры. Дошла очередь и до фантастики…»

Холодные ветры, это, прежде всего, известное постановление ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 года «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“ – , отмененное только через сорок три года. Один из авторов постановления – А.А. Жданов – так объяснил причину его появления: «Советские писатели и все наши идеологические работники поставлены сейчас на передовую линию огня, ибо в условиях мирного развития не снимаются, а наоборот вырастают задачи идеологического фронта и в первую голову литературы».

Г.И. Гуревич (26.VII.88): «…Литературная весна не состоялась. В фантастике это выразилось в теории ближнего прицела. Идейная подоплека ее: есть мудрый вождь, который видит дальше всех. Он указал дорогу к Коммунизму. Есть Госплан, серьезное учреждение, все распланировано на пятилетку. При чем же тут кустари-писатели? А они должны воспевать эти стройки, должны воспевать планы советских ученых…

Критики, конечно, были за ближний прицел.

Критики доказывали, что наша задача – улучшать жизнь на Земле, а американцы только отвлекают нас от практических задач, маня космосом.

Помню, на одном обсуждении в ЦДЛ взял слово читатель – майор – и так сказал: «Я не понимаю. У нас в войсках есть артиллерия ближнего боя, есть и дальнобойная. И в литературе должно быть так»

Критики снисходительно улыбались…»

Вышел в свет роман В. Брагина «В Стране Дремучих Трав» (1948).

Увлеченно и необычно описал В. Брагин приключения крошечного человечка в мире гигантских трав и насекомых. Но именно потому, что роман выделялся необычностью, он был подвергнут жесточайшему разносу. Не помогло и то, что два издания книги (1948, 1959) были снабжены послесловиями доктора биологических наук Н.Н. Плавильщикова и академика А.И. Опарина. В. Брагина упрекали за отрыв от жизни, от живой истории, от живых человеческих дел, жестоко отчитывали за то, что он, автор, якобы мечтает о том, чтобы наш замечательный советский человек стал совсем малюсеньким (герой романа, проглотив специальную пилюлю, уменьшался во много раз, для него любая полянка становилась дремучим лесом), чтобы он только тем и был занят, что сражался с насекомыми.