Кэролайн Черри - Угасающее солнце: Кесрит

«И так будет, пока мы живы."

— Делай то, что тебе положено, — сказал он. — Что касается меня, то я сделаю для своего кузена то, что должен сделать. А ты — сен'е'ен, и у тебя нет больше родственников. Иди к госпоже и скажи ей что хочешь.

Он страстно хотел разозлить ее, заставить пойти наперекор Интель. Ему очень хотелось этого. Но рука ее исчезла, и она пошла прочь. Ее золотая тень растворилась в золотом свете по ту сторону решетки.

— Мелеин, — прошептал он. И повторил громко: — Мелеин!

— Не приближайся ко мне, — донесся до него далекий, бестелесный голос. — Когда он был жив, я была его родственницей, и ты завидовал всему, что у него было. Теперь у меня другой путь. Скажи над его телом, что госпожа гордится его смертью. А я не хочу указывать тебе, что делать. Похорони его. Делай, что хочешь.

— Мелеин, — позвал он. — Мелеин, вернись.

Но в ответ он услышал удаляющиеся шаги и стук закрываемых одна за другой дверей. Он остался стоять, держась одной рукой за экран. Он желал, чтобы она изменила свое решение и вернулась, и сказала то, что он желал услышать. Но она ушла. Он не мог даже сердиться на нее, ведь он сам толкнул ее на это.

Творение Интель. Как и он.

Ему хотелось верить, что где-нибудь в укромном уголке башни Сенов Мелеин отбросит свою гордость и заплачет по Медаю. Но он сомневался в этом. Холодность, рассчитанная холодность была в ее голосе — то была школа Сенов.

Лампы мигнули, пламя задрожало. Двери эдуна оставались на ночь открытыми — то была древняя традиция, выражающая почтение к мертвым. Скачущие извивающиеся тени плясали по стенам, покрытым загадочными знаками. Эти знаки, казалось, жили своей собственной жизнью. Госпожа говорила, что в них содержится вся история и мудрость Народа. Всю жизнь он был окружен этими знаками. Они были нарисованы на стенах Святилища, стенах главного холла, стенах башни госпожи, и Келов, и башни Катов. Точно такие же знаки, говорила госпожа, изображены в каждом эдуне, который когда-либо существовал. По этим знакам сен'ейны учились, постигали мудрость. Кел'ейнам они были недоступны. Ньюн знал лишь то, что происходило с ним, на его глазах, или то, что рассказывали старики.

Но Мелеин понимала эти знаки, она познала мудрость, и это знание сделало ее холодной и непонятной. Он как-то спросил госпожу, когда Мелеин перешла в касту Сенов, нельзя ли и ему тоже стать сеном, ведь они с Мелеин никогда не расставались. Но госпожа взяла его руки, повернула ладонями вверх, посмотрела, улыбнулась и сказала, что это не руки ученого, — и отклонила его просьбу.

Что-то зашевелилось в холле. Медленная переваливающаяся походка, постукивание когтей по каменному полу — это один из дусов покинул башню Келов. Обычно они ходили совершенно свободно, никто им ничего не запрещал, даже когда они мешали или ломали что-нибудь. К тому же было смешно подумать, что им можно что-то запретить: они отличались немалой силой и не терпели принуждения. Какой-то инстинкт подсказывал им, когда их присутствие необходимо, а когда — нет.

Они без труда понимали кел'ейнов — те были слишком на них похожи — они не знали страха, сомнений, и совсем не имели комплексов. Поэтому каждый дус выбирал себе кел'ена или кел'е'ен и оставался с ним навсегда. Но никто из них не выбрал Ньюна с'Интеля, хотя однажды он пытался и, к своему стыду, безуспешно, привязать к себе молодого дуса. Тот быстро разгадал его детские уловки, сломал западню и ударом лапы избавился от своего преследователя, оставив его лежащим без сознания.

Ньюн решил, что неправильно подошел к этому, но, поразмыслив, решил, что зверь почувствовал в нем какое-то недовольство, разочарование, и отверг его.

Он надеялся, что ему удастся избавиться от внутреннего недовольства, но в глубине души знал, что все это потому, что он не настоящий кел'ен. Для женщин Народа были доступны все касты, но для мужчин только две — Келы и Сены. Но Ньюн отрицал обе касты, а в другие путь ему был закрыт, ведь он был последним сыном и защитником Дома. Лучшие учителя занимались с ним и довели его искусство до вполне приемлемой степени. Но он знал, что будь в эдуне больше его ровесников, он бы не выжил — его упрямство и строптивость привели бы его к поединку, и Народ быстро бы избавился от него. Ньюн подумал, что он был бы неплохим кел'еном, если бы не постоянное вмешательство Матери, но тогда многое было бы другим, ведь в этом случае он не был бы последним.

Мать гордилась Медаем, но Медай мертв, а Ньюн, живой, сидит у его тела, — самый упрямый и строптивый сын. Она, наверное, что-нибудь скажет ему после того, как он похоронит Медая в горах и вернется в эдун. Это будут горькие, очень горькие слова, а ему нечего будет ответить. И Мелеин будет на стороне госпожи. Он поежился при мысли о том, что предстоит услышать ему.

Но она скажет ему все.

Снова стук когтей. Дус. По отрывистому дыханию и тяжелой походке Ньюн понял, что зверь подошел совсем близко. Ньюн мысленно приказал ему выйти из Святилища, так как здесь ему не место. Однако тот не шелохнулся. Ньюн повернулся и увидел огромный темный силуэт зверя с покатыми плечами. Дус снова издал странный звук и подошел еще ближе.

— Яй, — сказал Ньюн, поворачиваясь на колене и мысленно приказывая идти вон.

И вдруг он увидел, что дус покрыт пылью и грязью, на теле его были видны едва зажившие старые раны. Сердце остановилось в груди Ньюна, дыхание перехватило. Он понял, что это не их прирученный дус, а дикий, чужой.

Иногда дикие дусы спускались с гор и бродили вокруг эдуна, сея смятение среди домашних дусов. Ньюн помнил, как один из кел'ейнов погиб, пытаясь прогнать такого дуса. Эти звери чувствовали намерения мри, их было невозможно обмануть. Они считались одними из самых опасных зверей Кесрит.

Дус стоял, опустив голову. Массивное туловище загораживало весь дверной проем. Он покачивался взад-вперед, издавая леденящий кровь звук. Затем он протиснулся через дверь, отчего та затрещала. Двери специально были сделаны небольшими, чтобы сюда не могли пройти дусы — следовало защитить священные Тайны от зверей.

Он вошел в Святилище, так как был меньше, чем хорошо откормленные домашние дусы. Ньюн отпрянул в сторону. Одна из ламп покатилась по полу, когда дус задел ее плечом. К счастью, огонь сразу погас, хотя горячее масло обожгло зверю задние лапы. Дус приблизился к телу Медая и тронул его когтями — такой коготь мог без труда распороть живот мри или регулу. Ньюн отступил в тень упавшей лампы и замер, неподвижный, как камень. Тело зверя заполняло почти всю комнату и загораживало выход. Это было жуткое создание. От него исходил тошнотворный запах. Когда он повернул массивную голову, чтобы взглянуть на хрупкого мри, скорчившегося в углу, Ньюн увидел, что из бегающих глаз зверя на мозаичный пол стекает жидкость.