Журнал «Если» - «Если», 2004 № 02

Ивен поднял глаза, покачал головой и громко мяукнул.

Перевела с английского Татьяна ПЕРЦЕВА

Публицистика

Глеб Елисеев

«Эти странные московиты…»

Положительный и одновременно не дурашливый образ россиянина — все еще редкость в зарубежной литературе. Хотя в последние годы именно фантастика, как ей и положено, первой начала ломать устойчивые стереотипы, привнесенные в общественное сознание противостоянием «пролетарского Востока и буржуазного Запада». Историю вопроса излагает московский критик.

До революции Россия была «немифологизируемой территорией». Обыкновенной страной, которую можно было сделать ареной для приключений героев. Вспомните, с каким спокойствием Пенкроф в «Таинственном острове», пытаясь определить цвет флага на неизвестном корабле, приближающемся к острову «колонистов не по своей воле», произносит фразу: «Это не американский флаг… не английский — тот с красным, и его легко было бы различить… не французский, не немецкий, а также не белый, русский, и не желтый, испанский…» Идет обычное перечисление России в ряду других государств, без истерического надрыва: «Это советский флаг!.. Нет, не советский флаг!», который был характерен для западных авторов второй половины XX века и которую подсознательно ожидали даже отечественные читатели.

Русские в книгах Жюля Верна предстают рафинированными джентльменами, иногда даже большими джентльменами, нежели англичане[14]. Для французского писателя-фантаста Россия была пусть и окраинной, но все же европейской страной; щитом, надежно заграждающим европейский мир от Азии, и одновременно мечом, простертым в самые глубины азиатского хаоса. И такое восприятие нашей страны было характерно не только для великого француза, но и для других фантастов этого времени.

Русские в фантастической и приключенческой литературе XIX века (в то время эти направления литературы еще существовали в симбиозе) воспринимались как представители «белой цивилизации», только живущие где-то вдалеке — вроде американцев, австралийцев или канадцев. В качестве главного противника героев представали, скорее, бесконечные и неизученные пространства русского Севера и Сибири. Для европейцев Россия была вполне цивилизованной страной (при всех ее феодальных пережитках), частью «концерта европейских держав».

Это прежнее отношение к России все еще ощущают и даже подчеркивают некоторые западные фантасты. Например, эпизод нападения боевых дирижаблей на базу мятежников в романе М.Муркока «Повелитель воздуха» построен по аналогии с картиной атаки союзной эскадры на остров сумасшедшего изобретателя Тома Рока во «Флаге Родины» Жюля Верна: «Это был объединенный флот пяти держав… Стая гигантских летающих акул, твердо убежденных в том, что и воздух, и земля, простирающаяся под ними, принадлежат только им. Корабли Японии с багряным императорским солнцем на ослепительно белых бортах. Корабли России, с брюха которых таращились огромные черные двуглавые орлы с растопыренными, готовыми хватать когтями…»

В тот ранний период НФ «архетипом врага» была Германия. Пруссачество, воинский и имперский дух провоцировали резкую писательскую отповедь. В них видели все то, что было так ненавистно английским и американским фантастам — иерархию, принудительную дисциплину, жесткие традиции военно-бюрократического общества и почти полное отсутствие чувства юмора. Главного врага рисовали едва ли не все авторы военной фантастики ближнего прицела. О войне Англии с Германией писали, например, Д.Чесни («Битва у Доркинга»), Э.Чайлдерс («Загадка песков») и У.Ле Кье («Великая война в Англии в 1897 году» и «Вторжение в 1910 году»).

А вот о войне с Россией никто всерьез не говорил. Например, в книге Пелема Вудхауза «Одним махом! или Как Кларенс спас Англию: история Великого вторжения» описывалось, как главный герой побеждает русских и немцев, организовавших состязание военных хоров, чтобы решить — кому достанется разгромленная Великобритания. Но перспектива англорусской войны не реальнее, чем высадка на Британских островах турок, описанная Г.К.Честертоном в романе «Перелетный кабак».

Американская же НФ калькировала не столько образы, сколько глубинное, архетипическое отношение. Поэтому немец стал «антигероем» и в фантастике США.

Зловещие немцы стройными рядами маршируют по страницам фантастических произведений первой половины XX века. Отрицательное отношение к ним особенно усилилось после первой мировой войны. Например, Х.Ф.Лавкрафт в рассказе «Дагон» пишет о немецком военно-морском флоте — «океанские орды гуннов». В другом рассказе, «Храм», у отца литературы ужасов символом абсолютного врага выведен прусский командир подводной лодки Карл фон Альтберг-Эренштайн, закономерно получающий наказание, «которое хуже смерти» (и ведь это написал Лавкрафт, с его тевтонофильскими симпатиями). В романах Э.Р.Берроуза немцы также выглядят абсолютным злом: их действия подчинены не логике, но беспричинной злобе, будто бы изначально присущей этой нации, господствующей над «Срединной Европой».

Удивительно, но Октябрьская революция поначалу не вызвала какой-то особой реакции у западных фантастов. В 20—30-е годы жизнь в СССР европейцы и американцы воспринимали вроде экспериментов с созданием коммунистических общин по типу «Икарии» Этьена Кабе. И осознание это порождало те же ощущения: «Блажь. И закончится блажь таким же пшиком и крахом, как и у Кабе». Поэтому коммунистическая риторика раннего СССР никак не трогала западных фантастов — ни в положительном, ни в отрицательном смысле. Они воспринимали большевистский эксперимент как окончательный поворот страны к привычному обществу, построенному по западному образцу. Русские герои, изредка попадающиеся в американской фантастике 20-х годов, оказывались либо тривиальными преступниками без всякой «идейной подкладки», как Павлов и Зверев в книгах Э.Р.Берроуза о Тарзане, либо заграничной версией традиционного «сумасшедшего ученого», как профессор Маракинов в «Лунном бассейне» А.Меррита.

Исключение составляют писатели, ориентированные на военную фантастику. Однако и в их сочинениях отсутствует понимание сущности коммунизма как альтернативы цивилизации. СССР рассматривается в ряду империалистических держав, чья политика допускает самые странные метаморфозы в зависимости от господствующих интересов и политического расклада сил. Место «архетипического врага» все еще зарезервировано за Германией. О новой войне между этими государствами в середине XX века написаны, например, «День гнева» Д.О'Нила или «Газовая война 1940 г.» Н.Белла.