Михаил Емцев - Бог после шести

— Да ты выпей чайку, — уговаривал Костю старик, — ведь с морозу, захолодал весь, наверное. Или, может, что-нибудь покрепче требуется?

— Вы же знаете, Дмитрий Иванович, не приемлю.

— Да, знаю и немало тому удивляюсь. Какой-то ты очень не похожий на других ребят, парень. Не чудак вроде, голова будто варит и так все в форме, есть чем девок заинтересовать, а ведешь себя странно. Вот учился, говорят, техникум кончил — и никакого тебе экономического эффекта для страны. Сдается мне, парень, что ты хитришь. Ждешь ты чего-то, а вот чего — я сам не пойму. Чего можно ждать, мусорные камеры чистючи?

Костя рассмеялся, бодро притопнул валенками.

— Именно так. Жду. Жду у моря погоды… Ну, всего доброго, Дмитрий Иванович. Некогда мне дискуссии с вами сегодня проводить: снегу много.

Он взял скребок, лопату и вышел к подъезду. Было тихо. Ветер, несшийся по улицам, внезапно ослабел и сник. В микрорайоне повисла тишина. “Люди устали после работы, отдыхают”, — подумал Костя. Окна домов гасли. Костя встал, упершись крепкой ногой в твердую, бугристую поверхность асфальта, и сделал первый удар скребком. От отточенного лезвия поднялись фонтанирующие брызги льда и снега. И пошло: он бил, подсекал, разбивал, взламывал, и вскоре, минут через пятнадцать, большая часть тротуара напоминала взрытый ледоколом участок Ледовитого океана. Костя подхватил лопату, упер черенок в грудь и, громко шурша, стал сгребать куски наледи. Проглянул белесый, в инее асфальт. Костя почувствовал, что мышцы его отвердели, и первый приятный пот-пар проступил на груди, на затылке, спине. Слегка задохнувшись, он остановился и снова прислушался. Было удивительно тихо. С высокого неба на землю падали снежинки. Костя стоял и думал, что с каждым днем он становится все крепче и чище. И сильнее. В этот год от него отошли все неприятности, все обиды его интеллигентной семьи. Они там думали, что он сбежал на север. И Костя не разуверял их. С помощью приятеля, работавшего за Полярным кругом, он ежемесячно высылал родителям прохладные, спокойные письма. А сам был здесь, неподалеку, но жил совсем другой жизнью. Она нравилась ему, эта жизнь. “Да, — думал он, — я становлюсь все крепче, все лишнее уходит от меня”…

Ему вдруг явилось зеркальное отображение молодого, обвитого мышцами-веревками крепкого тела, и он удовлетворенно хмыкнул. Вот такой должна быть и душа: вся из стальных мышц-чувств. Без червоточинки, без изъяна. Могучая душа йога. Может быть, ему удастся в этом году отработать транс? И тогда ему ничто не страшно. Он будет защищен от всего. И главным образом от них, от своих родителей. Он вздрогнул, случайно нарушилось равновесие: в памяти возник истерический крик матери. Почему она всегда была недовольна? Почему она непрерывно кричала? Разве он претендовал когда-нибудь на ее жизнь? В памяти мелькнули холодные, чужие глаза отца. Костя рывком схватился за скребок. С особой злой силой набросился он на ледовую кору тротуара. Искрящиеся струи из-под его рук взмывали в воздух яростными, нетерпеливыми фонтанчиками.

Кто-то снисходительно шлепнул его по спине.

— Эй, дед, дай прикурить!

Костя резко повернулся. Пьяненький рыжий парень отшатнулся в деланном изумлении.

— Пардон, коллега, накладочка вышла. За деда принял. Спичками не располагаете?

— Не курю, — бросил Костя.

Парень на секунду задержал на нем взгляд.

— Жаль. И на сигареты, значит, не хватает. Да, бедность, конечно, не порок…

Насмешливо чмокнув, пошел от Кости развязной походочкой, вызывающей и обидной.

“Дурак, пьяный дурак!” — Костя перехватил скребок уверенней, крепче. В груди его возникла теплая неприятная слабость, которая поднялась вверх к лицу и обидно щекотала в носу и горле.

11

Стоявшее перед ним существо определенно напоминало женщину. Полной уверенности у Виктора, правда, не было до тех пор, пока он не услышал ее низкий, хрипловатый голосок.

— Люся, — сказало существо, и он почувствовал в своей руке маленькую прохладную ладошку. — Садитесь. — Девушка села сама и тотчас потянулась к сигаретам.

“Вот откуда этот хрипловатый басок эстрадной певицы, желтизна небрежно наманикюренных ногтей, лишенное румянца лицо. Все от сигарет, — подумал Виктор. Некоторое время он молча рассматривал ее. — Конечно, ты блондинка, несчастная блондинка, истязающая свои волосы всеми ядами химии. Некогда натуральные темно-русые или каштановые кудри твои теперь превратились в хрупкую соломенную паклю, осужденную на постепенную гибель. Но скажи, пожалуйста, почему же ты дымишь, как фабричная труба, почему нервничаешь, рыщешь взглядом? Но удивительного у тебя только и есть, что темно-карие, почти черные глаза. Да припухшие губы Брижит Бардо”.

Люся смутилась и отвела глаза. Виктор спохватился, кашлянул и улыбнулся.

— Я… — пробормотал он. Но девушка перебила:

— Вы со всеми нашими познакомились? — Она немного косила или разрез глаз у нее был такой, что казалось, будто она косит. Но получалось у нее это очень здорово — точно выстрел в сторону. — С притворяшками. — Люся улыбнулась. — Они, то есть мы, так себя прозвали. Но я еще не совсем притворяшка…

Она помолчала, жалко, растерянно улыбнулась Виктору.

— Неужели это трудно? — ухмыльнулся он.

— А вы думаете!.. — горячо подхватила девушка. — Здесь же талант нужен, ум и фантазия. Здесь очень многое нужно иметь в голове, и вообще… Высшее образование здесь не поможет…

Она махнула рукой, показывая, сколько всего надо иметь, чтобы быть притворяшкой. Получалось действительно много.

— Вы вот новенький, у нас такие бывали. Немногие остались. А другие просто не могут удержаться. Побудут-побудут, попробуют и уйдут. То скучно, то неинтересно, то еще что-нибудь. Ведь мы не пьем и не… Это же не главное у нас. Важно другое. Нужен талант, а если таланта нет, ума нет, никакой из тебя притворяшки не получится…

Люся пустила клуб дыма и победно посмотрела на Виктора. Мол, хоть я и не настоящая притворяшка, но тебе нос могу утереть.

— У меня там роль особая. Всех новых ко мне присылают, как бы на проверку, — засмеялась она. — В этом я смыслю, сразу скажу, кто подходит, а кто скоро отвалит. Как в отделе кадров. У меня чутье есть на человека. Хоть и дурочкой иногда называют. Блажная, дурочка… Что ж, это тоже есть. Я ничего почти не могу. Я как-то не успеваю сообразить, ответить, не получается все это у меня, понимаете?

Виктор кивнул. Откровенная, себя не жалеет.

— Зато, как я наших понимаю! Иногда настоящий балдеж получается, а иногда никак — ни то ни сё.

Люся потрясла в воздухе кулачком, показывая, как она чувствует настоящий балдеж. “Мышонок, — снисходительно решил Виктор. — Тепленький мышонок”.