Олег Овчинников - Кокон

Руками и ногами, не разбирая, с сопением, на ощупь, не останавливаясь даже, чтобы сделать вжик-вжик. Этот способ передвижения разительно отличался от первых шагов Антона под землей. Тогда можно было, едва переставляя ноги, брести по каменистой осыпи как по широкому проспекту, пугать жену страшилками о злобных пещерными обитателях и мысленно радоваться своей редкой удаче. Наконец-то! В коем-то веке повезло, обошлось без обмана. Как будто цветной фотоснимок в рекламном буклетике с изображением старинного имения взял да и совпал с реальным внешним видом достопримечательности. И фасад оказался ухоженным, недавно побеленным, а не обшарпанным, как можно было ожидать, в ржавых потеках с крыши и струпьях потрескавшейся краски. И окна в мезонине сверкают чистотой, а не забиты фанерным листом. И фонтан перед домом в рабочем состоянии, а в пруду неподалеку действительно покоится на воде, переплетясь шеями, пара черных лебедей. Словом, нереальная удача!

Все оказалось в точности таким, как описывал Тимур, бывший соратник Антона по ученичеству. В казахстанскую глушь его занесло в составе геолого-разведочной партии. То ли нефть они искали, то ли газ, Антон особо не вникал, но не нашли в итоге ни того, ни другого. Зато во время своих бесперспективных блужданий обнаружили вот такое, как выразился сам Тимурка, чудо. Подлинный рай для спелеолога. Все, что угодно, на самый притязательный вкус. Тут тебе и анфилады просторных залов, и лабиринт тесных ходов, вырытых как будто заблудившимся в яблоке червяком, и глубоченные колодцы-шкуродеры для настоящих, сильных духом и телом, мужчин. А главное – вот что больше всего подкупило Антона – никаких следов прежнего человеческого пребывания. Ни окурков под ногами, ни небрежно прикопанных консервных банок, ни выжженных кругов на месте давних кострищ, ни единого элемента потерянного или брошенного снаряжения: ни корявого шлямбура, ни дефектного крюка со ржавым карабином, ни воодушевляющей записки, вроде той, что какой-то остряк-превопроходец оставил в Снежной: «Впереди всего навалом».

Да, первое время Антону действительно казалось, что он в раю, а впереди еще «всего навалом». Он испытывал детский восторг, с криками и визгами плескаясь в Поилке. Ощущал спокойную уверенность экскурсовода, объясняя жене, что эти удивительной красоты кристаллические образования, наросшие вдоль трещины в стене и похожие на разноцветную траву или лепестки цветов, на самом деле называются друзами и состоят из аметиста. («Ой, а аметист тоже, ну, как оникс – полудрагоценный?» «Нет, радость моя, он как раз – полностью драгоценный».) А когда слушал Алькины ахи-охи в Колонном Зале, прямо-таки лучился снисходительностью и самодовольством, как молодой папаша, впервые приведший маленькую дочь в зоопарк или на цирковое представление. Все вокруг казалось таким девственным, таким первозданным, и Аля с Антоном были пока единственными свидетелями и обладателями всей этой красоты, первыми обитателями неповторимой внутренней Земли, одинокими и самодостаточными, как Адам и Ева. Временами в атеистическую голову Антона закрадывалась предательская мыслишка: «Если это не рай, то, должно быть, его преддверие». Он не верил, что может быть что-то лучшее, но в глубине души надеялся, что оно еще впереди.

Первые разочарования начались…

Бумц.

Антон не сразу сообразил, что произошло. Не так-то просто разом вернуться из радужных воспоминаний о первых радостях постижения новой, подземной реальности – к ней самой, грубой и не всегда приятной.

Бумц.

Ну вот. Только скажи: «разочарование», как оно тут же тебя настигнет. «Постигнет» – непременно поправила бы Алька, считающая мужа непререкаемым авторитетом во всем, кроме русского языка.

Он пощупал руками перед собой – нет, никакого просвета. Полный бумц.

Вжик-вжик-вжик-вжик.

Антон внимательно осмотрел каждый стык, каждую щелочку, как будто сомневался в правильности первого впечатления. Нет, бумц – он и есть бумц, каской его не прошибешь, тупой башкой не забодаешь.

Тупик. Изящный такой тупичок-с. Даже чересчур изящный, так что, пожалуй, развернуться прямо здесь не получится. Метров пятнадцать назад было, помнится, местечко попросторней, придется сдавать задом, разгружать кузов, включать поворотники…

Только сначала нужно побороть в себе искушение нацарапать на неприветливом камне что-нибудь вечное, достойное гранитных скрижалей, такое, что не вырубишь и топором, разве что скальным молотком – в назидание тем, кто приползет сюда, потея и задыхаясь, вслед за тобой. Наверняка ведь найдутся такие, не последний же он, право слово, на этом свете идиот. Что-нибудь короткое, но емкое и берущее за душу. Например: «Что, обидно, да?» Или: «Тупик, толстяк, тебе крышка». Или что-нибудь сентиментальное вроде «Алька + Тошка =…» Чему, собственно? Лучше просто «Алька + Тошка», а к жирному плюсу добавить в верхней части еще одну покосившуюся перекладинку. Да, так было бы честнее всего. Жаль, инструмент в рюкзаке – не достать. Да и времени нет на подобные глупости.

Сетуя и кряхтя, Антон допятился до места, где лаз немного расширялся и давал пространство для маневра. Здесь он сбросил рюкзак, развернулся на 180 градусов и как жуткая помесь богомола со скарабеем – бесформенный шар в передних лапках и… в общем, туловище выше головы – стал спускаться к развилке.

Спуск отнял неожиданно много времени, и еще столько же, если не больше, ушло на то, чтобы прийти в себя, отдышаться. Если бы у Антона была сейчас фляжка с водой, он выпил бы ее на спор одним затяжным глотком. А еще одну фляжку целиком вылил себе за воротник, чтобы вдоль позвоночника побежала холодная бодрящая струйка. А из третьей ополоснул лицо и намочил волосы, слежавшиеся под поролоновой начинкой каски до жесткости половой щетки. И плевать, что он взял в поход всего одну фляжку, ведь ему остро требовались как минимум три… при том, что под рукой не было ни одной. Вода осталась у Альки, и во фляжке и в кружке, на тот случай, если он задержится с возвращением. Хотя куда ей одной столько? Она ведь даже не встает…

«Значит, налево пойдешь – время потеряешь, – размышлял Антон, сидя на жестком полу, притулившись между стеной и рюкзаком и раскидав натруженные ноги на максимальную ширину. – А прямо? Наверняка ведь то же самое. Лаз ты выберешь или тоннель, в конце тебя все равно ждет одно и то же – обман надежд и разочарование. Причем, возможно, чем шире проход, тем большим получится обман. Тем глубже будет разочарование».

С этими невеселыми мыслями он двинулся вперед по неисследованному рукаву тоннеля. Одной рукой он вел вдоль правой стены, другую выставил перед собой в жесте пионерского салюта – чтобы отсекать возможные препятствия одновременно и спереди, и сверху. По пути обратно он тоже будет придерживаться правой стены и постоянно касаться ее рукой. Таким образом, если у этого хода есть неучтенное ответвление, он его не пропустит. Чтобы не споткнуться, Антон не отрывал подошвы сапог от земли, а просто двигал их вперед, повторяя своими шагами все неровности пола – он, можно сказать, скользил, хотя под ногами было сухо. Свет не включал, даже глаз не открывал. Вжиканье фонарика окончательно ему осточертело, а с закрытыми глазами лучше думалось. Правда мысли на ум приходили все больше мрачные, чернее, чем реальность по ту сторону век, и касались главным образом всевозможных обманов…