Владимир Щербаков - Болид над озером

Для продолжения съемки фильма построены две деревни. Индейцы разделены на две группы: наших друзей и наших врагов. Они так вошли в роль, что во время схватки люди Баррето должны были временами вмешиваться, чтобы останавливать их.

Сколько беспокойства и труда потребовали от нас съемки! Множество раз пробовали мы выпускать пойманную ранее анаконду из клетки и направлять ее к молодой девушке, привязанной к столбу! Это был гвоздь нашей программы. Но анаконда направлялась в противоположную сторону…

Наконец один индеец объяснил причину: у змеи, как у всех земноводных, мощный инстинкт, который направляет ее к воде, даже если она находится очень далеко. Когда анаконда готовится разрешиться от бремени, она вытягивается на некотором расстоянии от воды таким образом, чтобы ее тело было перпендикулярно реке, хвостом к берегу. Эти рептилии живородящие. Анаконда производит на свет около тридцати змеек, которые тотчас же направляются к воде. Только те, у которых инстинкт не развит, проползают у пасти матери и проглатываются ею.

Только после того, как мы перенесли часть нашей деревни ближе к пруду, анаконда проползла в нужном для нас направлении.

Анаконда ест один раз в шесть месяцев. В неволе она с трудом принимает пищу; тогда ее необходимо кормить искусственно.

В Бара, чтобы накормить одну из наших пленниц, десять человек держали ее зажатой между колен, а один надавливал позади головы, чтобы ослабить ее. Палладино взялся держать ее пасть открытой, пока Мишель и я проталкивали палкой через ее глотку в пищеварительный канал куски мяса по полкилограмма каждый. Таким образом мы втолкнули в нее шестнадцать килограммов мяса; несколько раз змея выбрасывала обратно часть пищи и вынуждала нас возобновлять питание.

Во время этой операции анаконда, впервые воспользовавшись моим невниманием, схватила меня за руку ниже локтя. Нужно было упорно трудиться в течение получаса, орудуя палкой, как рычагом, чтобы разжать ее челюсти и освободить мою руку, не сломав при этом ей зубов, так как это повлекло бы за собой ее смерть,

Укусы анаконды не ядовиты. Моя рука распухла, не вызвав вспышки температуры. Боль была незначительной, подобной боли от подкожного укола.

Когда змея чувствует голод, она безразлично рассматривает свою жертву, затем тесно обвивается вокруг нее, душит и ломает кости, чтобы превратить ее в бесформенную удлиненную массу.

В тот момент, когда она обвивается, она кусает свою жертву, но я думаю, что ее зубы, толщиной с булавку и очень хрупкие, не могут ни убить, ни удержать.

Змея разворачивается и в третий раз изучает форму своей жертвы так, чтобы не глотать ее против шерсти. Пасть открывается все больше и больше, утрачивая свою обычную форму, челюсти выходят из сочленения, голова становится плоской, кольца хвоста захватывают жертву и вталкивают ее внутрь. Когда добыча проглочена, голова суживается, только пасть остается деформированной на протяжении нескольких часов. Тело змеи раздувается посредине в соответствии с размерами добычи.

…Конец нашей работы приближается. Остается заснять еще одну сцену — последнюю! Это самое опасное для меня!

По сценарию я один нахожусь в лесу недалеко от лагеря: выкапываю ящик у подножия дерева. Большая анаконда спускается с него, захватывает меня в свои кольца, и мы вместе катимся под откос. Мои крики услышаны в лагере, и друзья бросаются мне на помощь.

В чем трудность этой сцены? Индейцы соорудили на дереве нечто вроде платформы, на которую подняли ящик с анакондой. Чтобы не растревожить ее, с ней нужно было обращаться осторожно, не толкать ее. Все готово! Можно начинать съемку! Наверху Мишель открывает ящик и слегка подталкивает змею, чтобы она спустилась по дереву.

Когда она достигает моей головы, я хватаю ее за шею, сжимаю изо всех сил, чтобы ослабить ее. Я поворачиваюсь так, чтобы она обвилась вокруг моего тела, затем мы скатываемся под откос.

Когда будут монтировать фильм, вырежут несколько кадров, из которых видно, как я беру змею и тяну ее к себе. Кроме того, Ленглиш производит съемку со скоростью шестнадцать кадров в секунду, чтобы (когда фильм будет демонстрироваться с нормальной скоростью) сцена, достаточно медленная в действительности, была бы быстрой и бурной, как это бывает, когда анаконда нападает по-настоящему.

Играть с партнером восьмидесяти килограммов весом достаточно неудобно, но самое худшее, что змея испугалась и начала сжимать меня. Я задыхаюсь! Стоявшие наготове люди сбежались на мои крики, чтобы освободить меня.

Режиссер находит, что сцена недостаточно длинна. Нужно снимать заново!

Змея, почувствовав себя свободной и увидев хороший пруд, захотела нырнуть в него, но должна была отказаться от своих надежд. Ее снова подняли на дерево, и игра возобновилась. Но теперь, когда я вторично беру ее за шею, она уже не такая спокойная. Она сердито сжимает меня. Я кричу, на помощь прибегают раньше, чем я оказываюсь на дне откоса. Какой метраж?.. На два метра меньше, чем в первый раз. При демонстрации фильма это займет около тридцати секунд…

Чтобы сделать эту сцену внушительной, нужно начинать в третий раз.

Анаконду погрузили в воду на несколько минут, а затем дали ей час отдохнуть. Осторожный Мишель советует отложить съемку на завтра, но я хочу сегодня же отделаться. Если анаконда меня сдавит, то превратит меня в колбасу, и мои товарищи не успеют вмешаться. Я не знаю, смог ли бы завтра возобновить эту сцену…

Все идет хорошо! Но сцена получилась еще короче. Возбужденная анаконда слишком сильно сдавила меня, и мне показалось, что наступил мой конец. В борьбе я отпускаю шею змеи, воспользовавшись этим, она кусает меня.

Еще полчаса, чтобы выручить мою руку из ее пасти! Свободной рукой я подношу ко рту большой стакан качасы, бодрящего напитка индейцев…

Зачем Беррону понадобилось объявлять, что цель экспедиции — поиски Фосетта, и тут же опровергать себя, заявляя, что поиски эти — лишь предлог? Почему Беррона интересовали рассказы о племени живарос и высушенных человеческих головах?

Зачем этот длительный переход с охотой, с муравьями, змеями, похожими на лианы, пауками-птицеедами, кайманами, электрическими угрями?

Ответ мог быть только один: Беррон хотел убедиться, что, зная тропический лес, так как знал его Баррето, можно пройти самым сложным маршрутом и выйти победителем. У Фосетта были проводники. Кроме того, Фосетт знал джунгли, нравы и обычаи индейцев, уважал их, и ему, конечно же, не угрожало многое из того, что представляет смертельную опасность для новичков.