Александр Юдин - Искатель. 2009. Выпуск №3

Я с раздражением принялся объяснять ему, что не смогу этого сделать, ибо лишился уже всех денег, но аравитянин

грозно насупил брови и, схватившись за рукоять заткнутого за пояс большого кинжала, прервал меня:

— Оскорбление было брошено, и клевета должна быть рассеяна! Если у тебя нет больше золота, так я готов принять в качестве ставки произнесенную тобой клятву.

— Что ты разумеешь под клятвой, чужеземец? — поинтересовался Николай Воила, осторожно проверяя перевязь своего меча. — Ты готов вместо денег удовольствоваться честным словом нашего друга?

— О нет! — отвечал тот, вновь ощерив в злобной усмешке зубы. — Я готов удовольствоваться его душой, которую он пообещал обречь демонам!

Некий внезапный холод объял меня от этих слов и ледяной озноб на мгновение охватил все мои члены, но — видит Бог, сколь омрачен был разум раба Его! — внутренне я даже подивился невежеству сего варвара, готового рисковать таким количеством золота за пустые и ничего не значащие, как мне казалось тогда, слова.

— Смотри же, — повторил он, обращаясь ко мне, — твоя клятва против всех денег, что я выиграл у тебя и твоих друзей нынче ночью! Чем не прекрасная ставка?

Товарищи мои безмолвствовали, даже Трифиллий не стал отпускать свои обычные шутки и лишь пожал плечами. Я выбрал наугад две кости из принесенных хозяином фускарии и предложил агарянину первым начать игру. Тот взял их и, не производя уже никаких подозрительных манипуляций и не раскрывая рта, небрежно кинул на стол. Все мы, исключая самого чужеземца, радостно вскрикнули: выпали «гамма» и «дельта». Бросок был явно не самый удачный!

Невольно зажмурившись, бросил и я: выпали «бета» и «эпсилон» — тот же результат! Агарянин вновь легким движением выбросил перед собой кости. И опять — «гамма» и «дельта»! Дрожащей рукой сгреб я со стола обе вестницы судьбы и, перемешав, с размаху швырнул на дубовые доски… Излишне говорить, что шестигранники легли неудачно — «альфа» и «бета», — за всю игру у меня не выходило столь несчастливого сочетания!

Я все еще как завороженный смотрел на стол, не в силах постигнуть подобного невезения, когда послышался глухой стук, и, оглянувшись, я увидел, что молодая рабыня без чувств лежит на полу. Мы все вскочили и бросились к ней; первым подбежал трактирщик, но едва он до нее дотронулся, как девушка забилась в страшных конвульсиях, изгибаясь всем телом и испуская изо рта пену. Через несколько мгновений она столь же неожиданно успокоилась и замерла в каком-то подобии столбняка, словно бы обратившись в безгласный камень. Ступор этот длился также недолго, ибо, как только я наклонился к ней, желая пощупать пульс, губы ее разжались и она заговорила, не открывая глаз, голосом хриплым и глухим, неотличимым от зловещего карканья юродивого Тельхина:

— День за днем будет угасать сей несчастный! И стечет плоть его на землю, как вода, и станет неразличим весь его облик, и разрушатся и распадутся все его сочленения, и кости его осыплются в преисподнюю!

В ужасе отпрянув от склавинки, я осенил себя крестным знамением, она же сразу успокоилась и через короткое время совершенно пришла в себя, очевидно не помня, что с ней произошло и отчего она лежит на полу.

— И эта — припадочная! — вскричал, устало воздевая руки, Петр Трифиллий. Право, Феофил, ты притягиваешь безумных, словно патока насекомых. Трое за день — по мне, это чересчур! Сначала — бесноватый Тельхин, потом — свихнувшийся последователь Магомета… Кстати, куда делся наш обугленный друг?

Осмотревшись, я увидел, что аравитянин действительно исчез: видимо, поспешил скрыться от греха подальше с выигранным золотом, покуда мы были заняты рабыней. Пропали и двое его молчаливых спутников. Уход их никого особенно не расстроил, кроме трактирщика Домна, который заявил, что негодяи сбежали, не заплатив за выпивку. Мы все подивились подобной скаредности, ибо, обобрав нас до нитки, могли бы они, по крайней мере, рассчитаться с хозяином фускарии.

— Однако мы до сей поры так и не решили наш спор! — внезапно вспомнил Трифиллий. — Вино выпито, деньги проиграны, так что и я, и сиятельный Арсафий с нетерпением ждем вашего приговора.

Видя, что я и Камулиан с Воилой в нерешительности чешем затылки, Арсафий, хлопнув в ладоши, подозвал к себе трактирщика и спросил:

— А что, любезный хозяин, издалека ли доставляют тебе виноград для того чудесного напитка, которым ты нас нынче потчевал?

Иллириец не замедлил уверить нас, что каждая гроздь выращена здесь же, во Влахернах, в собственных его виноградниках.

— Вот тебе и решение нашего спора, Трифиллий, — с улыбкой сказал Мономах. — О вине я действительно не могу сказать худого слова. Но какое же это фасосское?»

Глава 7

СЕМЬ ОРДЕНОНОСЦЕВ

«Семь волков идут смело.

Впереди их идет

Волк осьмой, шерсти белой;

А таинственный ход

Завершает девятый.

С окровавленной пятой

Он за ними идет и хромает»

Субботнее утро началось для Костромирова с визита Хватко. Тот приехал утешить друга бутылкой армянского коньяка и свежими новостями. От первого утешения Горислав Игоревич решительно отказался, сославшись на утро и предстоящую работу с документами, а новости предложил озвучить за завтраком.

Еще даже не протиснувшись за стол, Вадим Вадимович поспешил сообщить Костромирову, что в связи с отравлением Щербинского-младшего его больше тревожить не будут.

— Коли верить заключению специалиста-токсиколога, — заявил Хватко, — а не верить оснований нет, ты, профессор, не только не можешь быть причастен к смерти замдиректора Исторической библиотеки, но и помочь бедолаге был не в состоянии.

— Насчет второго — понятно, — согласился Костромиров, — тут и врачи вряд ли бы чем помогли. Но отчего я не мог подсыпать Анатолию Яковлевичу истолченный кусочек Amanita phalloides в те же грибы?

— Оттого и не мог! По заключению нашего спеца, Анатолий Яковлевич Щербинский был отравлен по меньшей мере за сутки до встречи с тобой. Оказывается, попав в организм, токсин бледной поганки в течение длительного времени не вызывает никаких заметных симптомов, и лишь через сутки-двое появляются первые признаки отравления: головокружение там, тошнота… возможно нарушение зрения. Потом наступает временное облегчение — часа эдак на два. А затем — по новой: желчная рвота, понос, судороги, жгучая боль в желудке; конечности холодеют, пульс падает… Это ж как удобно для злодея, представляешь! Мало ли где и что в течение латентного периода — до появления первых симптомов — человек кушал? Как определишь, где он наглотался этой гадости? Немыслимо! Да ее немного и надо — тридцать миллиграммов всего. Этакая капелюшечка в любое блюдо может попасть. Но «прелести» фаллоидина этим не исчерпываются! Самое главное, что ко времени появления первых симптомов изменения в организме человека уже необратимы — несчастный полагает, к примеру, что просто выпил лишку, а на самом деле ему пора уже не об опохмеле, а о душе думать! Вот ведь страсть какая, ядрен-матрен! Так что в тот вечер ты ужинал, почитай, с покойником, — заключил Вадим Вадимович, приканчивая омлет.