Кобо Абэ - Четвертый ледниковый период (пер. А. Стругацкого)

Потом я привел себя в порядок, вышел на трамвайную линию и поймал такси. Возле дома Ёрики в Таката-но-Баба я велел остановиться и ждать и подошел к привратнику. Ёрики дома не было. Нет, он не ушел, он еще не возвращался с работы. Я вернулся в такси и поехал в лабораторию.

Вахтер, голый до пояса, с полотенцем на шее, при виде меня страшно смутился.

– Как же так, – сказал я, – смотри, в лаборатории свет…

– В самом деле… – растерянно бормотал он. – Надо туда позвонить… Верно, пока я купался на заднем дворе. Сейчас, подождите минуточку…

Я оставил его и вошел в здание. Меня обступила непроглядная дрожащая тьма, словно я очутился в ящике из фольги, покрытой жирной сажей. И полная тишина. Но в машинном зале кто-то был – через дверную щель сочился свет. Ключи имелись только у меня и у Ёрики, и еще один запасной ключ хранился у вахтера. Либо Ёрики так и не покидал лабораторию (тогда вахтер зачем-то лгал мне), либо он что-то забыл и вернулся. Последнее предположение при обычных обстоятельствах было бы, наверное, вполне естественным. Итак, я столкнулся еще с одной случайностью. Но ведь я был почему-то совершенно твердо уверен, что непременно захвачу здесь Ёрики. Не могу объяснить – почему, но я это чувствовал. Ёрики тоже скажет, что пришел сюда в надежде встретить меня, и при этом, вероятно, дружелюбно улыбнется мне. Но у меня-то вряд ли хватит смелости улыбнуться ему в ответ. Мне не хочется так думать, но я не могу больше воспринимать Ёрики просто и без оглядки, как раньше. Нелепо, конечно, полагать, будто он заодно с противником, но тем не менее… Объектом эксперимента мы выбрали убитого заведующего финансовым отделом, и наш выбор действительно был чисто случайным. Но разве не странно, что всю эту похожую на дурную выдумку цепь случайностей Ёрики воспринимает так спокойно и деловито? Во всяком случае, он всегда знал больше меня и видел на шаг дальше. (Это он, например, выдвинул диковинную историю о земноводных млекопитающих и тем самым подкрепил версию о торговле зародышами, казавшуюся до того болезненной фантазией бедного бухгалтера.) Он тогда, помнится, хотел рассказать еще что-то, но я заупрямился, не стал его слушать и ушел домой. А теперь не время упрямиться. Мне во что бы то ни стало надо понять, что происходит.

20

Прижав ладонью ноющее ребро, я повернул ручку и резко распахнул дверь. В лицо ударил ледяной воздух. Это было странно, но еще больше я удивился при виде женщины, стоявшей с застывшей улыбкой лицом ко мне возле пульта машины. Кацуко Вада! И она улыбалась. Но ее улыбка сейчас же исчезла и сменилась выражением изумления и испуга. Было очевидно, что она ожидала увидеть не меня, а кого-то другого.

– Это ты?..

– Ох, как я испугалась!

– Это я испугался. Что ты здесь делаешь так поздно?

Переведя дыхание, она легко повернулась на пятках и села на стул возле пульта. Я подумал, что у нее очень живое и выразительное лицо, о чем она, может быть, и сама знает, хотя это не всегда заметно.

– Простите, – сказала она. – Мы с Ёрики договорились здесь встретиться.

– Зачем же извиняться? Но вы договорились встретиться именно здесь?

– Видимо, мы как-то разошлись с ним… – Она покачала запрокинутым лицом. – Мы уже давно хотели вам открыться, сэнсэй…

Все реально. Все чудовищно реально. Я невольно улыбаюсь.

– Ну хорошо, хорошо, не волнуйся… Значит, он должен был прийти сюда?

– Нет, Ёрики должен был здесь ждать меня. Я пришла, но здесь никого не оказалось. Тогда я вернулась домой, потом к нему на квартиру, но его не было и там, и я…

Внезапно меня охватил ужас.

– Но ведь сюда только что звонил вахтер!

– Да, но… – Видимо, она не поняла, почему у меня изменился голос, и смущенно улыбнулась. – Он сказал, что пришел сэнсэй, а я подумала, что речь идет о Ёрики…

Ну, конечно же, Ёрики для вахтера тоже сэнсэй.

– Странно, что в зале так холодно. Как будто на машине только что работали.

– В общем я решила, что он вот-вот придет, и осталась ждать, – сказала Вада, щуря глаза, словно от яркого света.

Все совершенно логично. Никаких оснований для подозрений. Просто у меня слишком напряжены нервы. Растерянность вахтера тоже объясняется очень просто: он помогает этим двоим встречаться. Любовь. Самая обыденная история на свете. Можно с облегчением вздохнуть. Под ногами снова твердая, надежная почва. Нет чувства более основательного, нежели ощущение непрерывности обыденного.

– А я и не замечал, что у вас с Ёрики зашло так далеко.

– Просто мне не хотелось увольняться отсюда.

– Зачем же увольняться? Работали бы вместе…

– Это было бы сложно… Есть разные причины…

– Ну да, понятно…

Я понятия не имел, что мне тут понятно. Но на душе у меня стало легко, и мне хотелось смеяться.

– Между прочим, сэнсэй, – сказала Вада, – что бы вы сказали, если бы я попросила вас сделать меня объектом эксперимента? Пусть машина предскажет мне будущее.

– Это было бы интересно.

Действительно, мы были бы тогда избавлены от многих неприятностей.

– Я серьезно. – Она медленно провела кончиками длинных пальцев по краю пульта. – Я хочу знать, почему человек во что бы то ни стало должен жить.

– Вот будешь жить вдвоем и увидишь, как это просто.

– Что значит вдвоем? Вы имеете в виду брак?

– Ну да, все это. Люди живут не потому, что могут объяснить такие вещи. Напротив, они задумываются над такими вещами именно потому, что живут.

– Все говорят так. А все же интересно, захочется ли жить, если действительно узнаешь свое будущее.

– И ты хочешь подвергнуться эксперименту специально, чтобы испытать это? Странное рассуждение.

– А все-таки, сэнсэй?..

– Что «все-таки»?

– Если человек выносит жизнь не по невежеству своему, а потому, что жизнь сама по себе является таким важным делом, то как мы смеем допускать аборты?

Я глотнул воздух и съежился. У меня даже что-то щелкнуло за ушами. Но Вада произнесла это таким неподдельно наивным тоном… Нет, это, конечно, случайное совпадение.

– Существо, лишенное сознания, нельзя приравнивать к человеку.

– Юридически это так, согласна, – сказала Вада ясным, честным голосом. – У нас разрешается убивать ребенка в материнской утробе хоть на девятом месяце. Но ведь детей, родившихся преждевременно, убивать запрещено, считается, что это излишняя роскошь. Не из бедности ли воображения мы удовлетворяемся рассуждением о том, что можно приравнять к человеку, а что нельзя?

– Так можно дойти до абсурда… Если мы продолжим твою мысль, то нам придется объявить убийцами всех женщин и мужчин, которые имеют физическую возможность зачать ребенка, но уклоняются от этого… – Я с трудом выдавил из себя смешок. – Вот мы с тобой тратим сейчас время на пустую болтовню – по-твоему, значит, мы тоже совершаем убийство?