Иван Быков - Бюро Вечных Услуг

– Опять стирать и штопать! – пожурила мать, и Нестор вдруг понял, что на нем те же самые одежонки, в которых некогда лазал через липкий мазут, битое стекло и колючую проволоку. Шортики и рубашонка в три пуговицы размер имели взрослый, а вот фасон – детский, нелепый на тридцатитрехлетнем мужчине. Одежда действительно была изрядно испачкана и изодрана по пути через негостеприимный лес. Нестору стало стыдно.

– А почему мне было нельзя к костру? – спросил Нестор, хотя это был не самый важный из его вопросов. Просто он первым пришел в голову.

– Это раньше было нельзя, – улыбнулась Софья Николаевна. – А теперь можно.

20

Нестор сидел, поджав ноги. За время одинокого блуждания по лесу он умудрился исцарапать все открытые места: от нижнего края шортов до растянутых резинок темно-синих гольфиков. Были еще и сандалики – потрепанные, из коричневого кожзаменителя, с дурацкими пряжками в виде металлических штампованных ромашек. Сидел и, как в детстве, слушал маму.

– Твой мир, любимый, – говорила Софья Николаевна, – лежит в ином измерении. Ни одной женщине не прорваться – не пробраться туда. Как бы она ни заботилась о тебе, как бы ни стремилась тебя понять – ни одной женщине не прикоснуться к тебе по-настоящему.

– Даже тебе, мама?

– В первую очередь, – мне. Я же вижу в тебе сына. Только сына, опору рода, гарантию моего бессмертия. Зоенька видит перспективного Нага (змейка встрепенулась, пытаясь возразить, но Софья Николаевна остановила ее порыв небрежным, но властным жестом), платформу для собственной карьеры. Нина – мужа, опору семьи (Нина не стала возражать, только пожала плечами), а значит, основу благополучия. Моя тезка и ее подруга, – мама указала на Соню и Фею, – могут подобраться к тебе ближе других женщин, как это ни странно. Проституткам, – девушки шутливо насупились, поэтому Софья Николаевна уточнила:

– Хорошим проституткам всегда были доступны такие мужские глубины, которые и не снились ни женам, ни подчиненным, ни даже матерям. Но и среди них, мой наивный Мастер, ты бы не отыскал свою Маргариту. Однако… – тут Софья Николаевна выдержала театральную паузу. – Однако и тебе не было дороги в наши миры.

– Что изменилось? – спросил Нестор.

– Жизнь, – улыбнулась мама. – Изменилась жизнь. В народе нынче преизбыток веры, но при этом острый дефицит доверия. Слуги не доверяют своим хозяевам; земледельцы и ремесленники потеряли не только доверие, но и уважение к собственному труду – он больше не радует их, не приносит удовлетворения; воины потеряли доверие к своим командирам и – что печально – к государству, которому служат. Женщины не доверяют мужчинам, а мужчины – женщинам. Некомпетентный, недоверчивый, несправедливый мир.

– Разве так было не всегда? – резонно заметил Нестор.

– Всегда, – с печальной улыбкой согласилась мать. – Человек – существо буйное, амбициозное, непоседливое, алчное. Человек всегда ищет и находит – часто не свое. Чужие территории, чужие дома, чужих женщин. Люди унижают друг друга, завидуют друг другу, убивают друг друга. Те, кому назначено быть слугой, метят в кормчие. Нет никого страшнее, чем холоп в боярах. Хотя их не боятся, их жалеть нужно: без души, без разума, без сакральной идеи. Да что там! Даже без внятной цели. Вот только игрушки у них опасные. Ладно бы только для них опасные. Так нет же – весь мир под угрозой.

– Бомбы? – уточнил Нестор.

– Бомбы – как бомбы, а вот деньги в их руках – то еще чудо. Они способны сделать белое черным, поменять местами причины и следствия, вывернуть наизнанку саму суть жизненных процессов.

– А как же наша победа у Белого Ясеня? Деньгон оказался грязью, жижей… – Нестор перестал строить догадки, воспринимал эту беседу как данность и больше не дивился, почему разные женщины из разных миров вдруг оказались в странных одеждах вокруг одного костра.

– Никогда не понимала, зачем люди барахтаются в этой грязи, – фыркнула Зоенька.

– Грязи? – резко повернулась Нина. – Вот бы послушать, как ты в нашем мире заговоришь, чистенькая – без грязи, но с ребенком. На зарплату учителя.

– Завуча! – Нестор даже хлопнул себя от досады по голым исцарапанным коленкам. – Полгода уже, как завуч! – но его никто не слушал.

– А мы вот избирательно подходим к решению вопроса, – говорила Фея. – Иногда как на крыльях носим человека. И сами парим. Хотя с него той грязи в результате – один комок. А другой завалит грязью по уши. А вот нет желания – и отказываем.

– Мы можем себе позволить, – гордо поддержала подругу Соня.

Нестор вспомнил, как они «танцевали бхаратанатьям» втроем на придомовом участке на Кисельной, 8, и ему стало стыдно. Не мучительно больно, а просто стыдно. Грязью тогда перепачкались солидно, но настоящей, обычной, а не метафорической.

– Где вы видели, чтобы жить в грязи, да не измазаться? – Нина попала в такт Несторовым мыслям.

– Я же не спорю, – ретировалась Зоенька. – Просто говорю, что реальному миру Небытия деньги чужды. Нет их у нас, – и змейка развела руками, как бы извиняясь. – Выходит, их использование нарушает что-то там во вселенской гармонии. Претит естественному ходу вещей.

– Претит ей! – возмутилась Нина. – Деньги ей претят!

– Не мне, – исправила Зоенька, – а естественному ходу.

– А мне кажется – змейка права, – задумчиво сказала Соня. – Вот какое-то противное чувство, когда клиент рассчитывается. Хоть не бери. Но как жить?

– А вы делом займитесь естественным, тогда и противно не будет, – Нина спорила больше по инерции, чем из убеждений.

– Вот самым что ни на есть естественным делом мы и занимаемся! – Фея в негодовании от такой несправедливости широко развела руками. Поскольку в правой руке по-прежнему был зажат меч, то Соне пришлось отпрянуть, чтобы не потерять нос.

– Закончим, – тихо сказала Софья Николаевна, и все мгновенно замолчали. Каждая женщина подбросила в костер по поленцу. В наступившей тишине уютно затрещали дрова.

Нестор не узнавал мать – всегда такая покорная, молчаливая, во всем согласная с отцом, если она и могла возразить, то лишь для поддержания беседы. Мать всегда тихо была рядом – и с мужем, и с сыном. Здесь же, у костра в ночном лесу, Софья Николаевна в белоснежном сари была воплощением мудрости и власти. Нестор залюбовался матерью.

– Видишь, любимый, – улыбнулась сыну Софья Николаевна, – из-за денег – всегда разлад.

– Что ж поделать? Неизбежное зло, – вздохнул Нестор и тоже бросил в огонь поленце. Оно глухо упало с краю и откатилось в сторону. Вставать и водружать деревянную чушку в пламя Нестор не стал.

– Ой, ли? – прищурилась Софья Николаевна. И вдруг поднялась и выпрямилась. В один с нею миг вскочили на ноги все ночные собеседницы. У Нестора заплясали перед глазами черные, желтые, красные и белые пятна.