Филип Дик - Скользя во тьме

Но в том мрачном мире, где Арктур жил теперь, на него постоянно обрушивались вещи омерзительные, вещи удивительные, а порой, очень редко, и вещи волшебные; ни на что нельзя было рассчитывать заранее. Как в случае с умышленной и злонамеренной порчей цефалохромоскопа фирмы «Альтек», вокруг которого Арктур строил приятную часть своего графика — тот фрагмент дня, когда все расслаблялись и оттягивались. С разумной точки зрения, для неведомого вредителя его поступок не имел смысла. Но не столь уж многие из этих длинных вечерних теней были и впрямь разумны, по крайней мере, в строгом понимании. Загадочный акт мог быть совершен кем угодно и по какой угодно причине. Любым человеком, которого Арктур знал или даже просто когда-то встречал. Любым из восьми дюжин фантастических придурков, разнокалиберных уродов, выжженных торчков, психотических параноиков с затаенным на него галлюцинаторным злом, который, однако, действовал в реальности, а не в фантазии. По сути, это даже мог быть кто-то, кого Арктур никогда не встречал, — кто-то, случайно выбравший его из телефонного справочника.

Или ближайший друг.

Возможно, подумал Арктур, Джерри Фабин — прежде чем его увезли. Ведь это была совершенно выжженная, отравленная скорлупа. Плюс мириады тлей. Надо же, обвинял Донну — да, собственно, всех девушек, — что они, дескать, его «заразили». Пидорас. Впрочем, подумал он, если бы Джерри вознамерился кого-то достать, он достал бы Донну, а не меня. И потом, я сильно сомневаюсь, что Джерри врубился бы, как снять с блока нижнюю панель. Попытаться он, понятное дело, мог, но как пить дать до сих пор бы там и торчал, отвинчивая и завинчивая один и тот же болтик. Или попробовал бы отбить панель молотком. Кроме того, если бы этим занялся Джерри Фабин, блок наверняка оказался бы полон сикарашьих яиц, которые бы живо его отпугнули. Арктур мысленно ухмыльнулся.

Мудак несчастный, подумал он, и мысленная ухмылка испарилась. Бедный сукин сын. Однажды в его мозг были занесены следовые количества комплексов тяжелых металлов — так все и получилось. Еще один в длинной череде, сумеречный организм среди многих ему подобных — среди едва ли не бесконечного числа овощей с поврежденными мозгами. Биологическая жизнь продолжается, подумал Арктур. Но душа, разум — все остальное мертво. Рефлекторный механизм. Вроде какого-нибудь насекомого — тли, к примеру. Машина, обреченная снова и снова следовать одним и тем же шаблонам, вернее, одному-единственному. Неважно, подходит он к ситуации или нет.

Интересно, каким Джерри был раньше, размышлял Арктур. Сам он не так уж давно его знал. Чарльз Фрек утверждал, что в свое время Джерри функционировал очень даже прилично. Чтобы в это поверить, подумал Арктур, мне нужно было самому его таким видеть.

Пожалуй, мне следовало сообщить Хэнку о порче моего цефаскопа, подумал он затем. Они быстро бы разобрались, в чем тут соль. Хотя чем они реально мне помогут? Это просто риск, на который ты идешь, решив заняться такой работой.

Она того не стоит, эта работа, подумал Арктур. На всей этой вшивой планете просто нет таких денег. Да и в любом случае дело не в деньгах. «А почему ты вообще это делаешь?» — спросил тогда Хэнк. Что любой человек, выполняющий любую работу, знает о своих подлинных мотивах? Итак, мотивы. Возможно, скука — желание хоть чем-то заняться. Тайная враждебность ко всем окружающим — ко всем друзьям, даже к девушкам. Или жуткий глубинный мотив: потребность наблюдать, как человек, которого ты до глубины души любил, с которым был по-настоящему близок, которого обнимал, целовал, с которым спал, о котором заботился, которого поддерживал и больше всех обожал, — потребность увидеть, как это теплое живое существо выгорает изнутри, выжигается от самого сердца. Пока не начинает щелкать и стрекотать как насекомое, снова и снова повторяя одну и ту же фразу. Магнитофонная запись. Пленка, склеенная в петлю.

«…Я знаю, мне бы только еще дозняк…»

Я останусь жить, подумал Арктур. И буду, подобно Джерри Фабину, это повторять, когда три четверти мозга уже превратится в гриб.

«…Я знаю, мне бы только еще дозняк, и мозги встанут на место».

Туг ему было видение: мозг Джерри Фабина как раскуроченная электропроводка цефалохромоскопа — провода обрезаны, закорочены, завязаны узлами, детали перегружены и бесполезны, скачки на линии, дым и вонища А кто-то сидит там с вольтметром, прослеживает схему и бормочет: «Вот черт, сколько резисторов и конденсаторов надо менять» — и так далее. В конце концов из Джерри Фабина выходит только фоновое гудение. И все сдаются.

А в гостиной Боба Арктура его тысячедолларовый, первоклассный цефаскоп работы фирмы «Альтек», предположительно отремонтированный, отбрасывает на стену световое пятнышко с тускло-серой строчкой:

Я ЗНАЮ, МНЕ БЫ ТОЛЬКО ЕЩЕ ДОЗНЯК…

После этого не подлежащий дальнейшему ремонту цефаскоп, а также не подлежащего дальнейшему ремонту Джерри Фабина выбросят на одну и ту же свалку.

Черт возьми, подумал Арктур. Кому нужен Джерри Фабин? Кроме, быть может, того Джерри Фабина, который некогда в качестве подарка своему другу вообразил схему и монтаж почти трехметровой системы консолей для квадротелевизора. Когда же у него поинтересовались, как он собирается перетащить такую массивную и тяжеленную систему, после того как она будет собрана, из гаража в дом своего друга, Джерри не моргнув глазом ответил: «Нет проблем, ребята. Я просто ее сложу — у меня уже и шарниры куплены. Понимаете, сложу всю эту ерундовину, суну ее в конверт и пошлю другу по почте».

По крайней мере, подумал Боб Арктур, теперь нам не придется отгонять от дома стремительную тлю — после того, как здесь побывал Джерри. Думая об этом, ему хотелось смеяться. Как-то раз они — в основном Лакман, у него это классно получалось, умно и смешно — придумали психиатрическую трактовку заворота Джерри на тлях. Все это, понятное дело, было связано с детством Джерри Фабина. Приходит, значит, как-то раз первоклассник Джерри Фабин с книжонками под мышкой домой, весело себе посвистывает, а там, в столовой, рядом с его мамашей сидит громадная тля, под метр двадцать ростом. Причем мамаша любовно на тлю глазеет.

— Это что? — интересуется маленький Джерри Фабин.

— А это твой старший брат, — отвечает ему мамаша, — с которым ты раньше никогда не встречался. Он пришел с нами жить. Мне он гораздо больше тебя нравится. Он столько всего умеет, чему ты никогда не научишься.

И с тех самых пор мать и отец Джерри Фабина снова и снова сравнивают его со старшим братом, тлей, причем всякий раз не в пользу Джерри. Естественно, у Джерри формируется все более и более выраженный комплекс неполноценности. После окончания школы старший брат получает стипендию в университете, а Джерри отправляется работать на бензозаправку. Закончив университет, старший брат, тля, становится то ли знаменитым врачом, то ли всемирно известным ученым, получает Нобелевскую премию, а Джерри по-прежнему катает колеса на бензозаправке, зарабатывая полтора доллара в час. Мать и отец не перестают ему про это напоминать. Они без конца долдонят: