Уильям Моррис - Вести ниоткуда, или Эпоха спокойствия

- Из тех, кто орудовал дубинками? - спросил старик. - Всыпали, значит, чертям!..

- Нет, из тех, против кого орудовали дубинками, - ответил я.

- Друг, я подозреваю, что вы начитались врак и оказались слишком доверчивы, - строго произнес старик.

- Уверяю вас, - настаивал я, - то, что я говорю, сущая правда!

- Хорошо, хорошо, я вижу, что вы думаете, сосед! - продолжал он - Но я не понимаю, почему вы, собственно, так уверены.

Я не мог ему объяснить "почему" и промолчал. Между тем Дик, который сидел, задумчиво нахмурясь, заговорил наконец мягко и даже с грустью:

- Как странно думать, что люди, подобные нам жившие в этой прекрасной, счастливой стране и обладавшие, подобно нам, чувствами и привязанностями, могли поступать так отвратительно!

- Верно! - поучительным тоном заметил я. - Но то время было все-таки лучше, чем предшествовавшее ему. Разве вы не читали о Средних веках и о жестокости тогдашних законов? В те времена люди, казалось, находили удовольствие в том, чтобы мучить своих собратьев. По правде сказать, они больше поклонялись палачу и тюремщику, чем богу.

- Да, - сказал Дик, - есть хорошие книги о той эпохе, и я некоторые из них читал. Что же касается большой перемены к лучшему в девятнадцатом веке, то ее я не вижу. В Средние века люди поступали согласно своей совести (на это справедливо указывает ваше замечание об их боге) и сами были готовы претерпеть то зло, которое причиняли другим. А что касается девятнадцатого века, то люди тогда были лицемерами, с претензией на человечность. Они мучили тех, кто был им подвластен, заточая их в тюрьмы без всякой причины или разве за те поступки, к которым сами тюремщики их вынуждали. О, даже мысль об этом ужасна!

- Но, может быть, они сами не знали, каково сидеть в тюрьме? - заметил я.

Дик помрачнел и даже рассердился.

- Тем больший позор им, раз мы с вами и то знаем, что это такое, столько лет спустя! - воскликнул он. - Видите ли, сосед, они не могли не знать, как вредны тюрьмы с точки зрения общего народного блага.

- Ay вас совсем нет больше тюрем?

Как только у меня вырвались эти слова, я понял, что сказал глупость, так как Дик густо покраснел и нахмурился, а старик удивился и огорченно посмотрел на меня. Сдерживая гнев, Дик сказал:

- Как вы могли задать подобный вопрос?! Разве я не говорил вам, что мы достаточно знаем о тюрьмах по свидетельству источников, заслуживающих доверия. Мы очень ясно представляем себе прежние застенки. И разве вы сами не обращали внимания, что у встречавшихся нам по дороге людей счастливый вид? А как могли бы люди быть счастливы, зная, что их друзья в тюрьмах? Неужели они терпели бы это спокойно? Если бы люди томились в тюрьмах, разве можно было бы скрыть это от народа, как можно скрыть случайное убийство. Такое убийство происходит не преднамеренно, без хладнокровной поддержки многих лиц, как это бывает при заключении в тюрьму. Тюрьма! О, нет, нет! - Он остановился и, немного остыв, продолжал уже мягче: - Простите меня! Мне не следовало так горячиться, раз теперь никаких тюрем нет. Боюсь, что вы осудите мою несдержанность. Вы приехали из дальних стран, и нельзя ждать от вас знакомства со всеми этими вещами. Наверно, мои слова вас задели.

Это было отчасти верно. Но он был так искренен, что в своей горячности понравился мне еще больше, и я сказал:

- Нет, я сам виноват, сболтнув глупость. Позвольте переменить тему нашего разговора и спросить у вас, что это за внушительное здание виднеется налево, в конце платановой аллеи?

- А, - ответил он, - это старинное здание, построенное еще в первой половине девятнадцатого столетия и, как видите, в несуразном, причудливом стиле. Но в нем хранится много чудесных произведений искусства, большей частью - картин, и среди них немало старинных. Это "Национальная галерея". Я иногда задумывался над тем, что означает это название. В наши дни помещения, в которых собраны для показа картины, всегда называют национальными галереями, вероятно, по примеру этой. Их очень много разбросано по всей стране.

Не пытаясь просветить его, ввиду трудности задачи, я достал свою великолепную трубку и закурил, в то время как наша старая лошадка потрусила дальше.

- Эта трубка - очень затейливая игрушка, - обратился я к Дику. - Вы представляетесь мне такими дельными людьми, и ваша архитектура так прекрасна. Почему же вы тратите время на подобные пустяки?

Не успел я произнести эти слова, как уже пожалел о них: хорошо же я отблагодарил за прекрасный подарок! Но Дик, по-видимому, не заметил моей оплошности и произнес:

- Как сказать! Это красивая вещица, а так как никого не заставляют их делать, почему этим не могут увлечься любители. Конечно, если бы художников-резчиков было мало, все они были бы заняты, как вы это называете, "архитектурой", и тогда никто не делал бы таких "игрушек" (хорошее слово!). Но так как выполнять резные работы умеет множество людей, - в сущности, почти все, и так как спрос на подобный труд сокращается, мы поощряем изготовление мелких художественных изделий.

Он на минуту озабоченно нахмурился, но затем лицо его просветлело, и он сказал:

- В конце концов вы должны признать, что трубка прелестна. Как чисто и тонко вырезаны все эти человечки под деревьями! Может быть, слишком изысканно для трубки, зато красиво!

- Эта вещица, пожалуй, слишком ценна для своего назначения, - заметил я.

- Что такое? - переспросил он. - Я не понимаю.

Я только начал свои беспомощные объяснения, как вдруг мы подъехали к железным воротам громадного неуклюжего здания. Там, казалось, шла какая-то работа.

- Что это такое? - спросил я с живостью, так как мне было приятно среди всего чуждого найти что-нибудь знакомое, привычное - Не фабрика ли?

- Да, - сказал он, - я вас понял. Это именно то, что вы думаете. Но мы теперь называем это не фабрикой, а мастерскими объединенного труда. Здесь собираются люди, желающие работать вместе.

- Вероятно, - сказал я, - здесь используют для работы тот или иной вид энергии?

- Нет, нет, - возразил он, - зачем людям собираться всем вместе, для того чтобы пользоваться двигателями, когда они могут пользоваться ими у себя дома, - по двое, по трое или даже каждый в отдельности. Нет, люди собираются в мастерской объединенного труда ради занятий ремеслом, если совместная работа необходима или более удобна. И такая работа подчас очень приятна. Здесь, например, выделывают глиняную посуду и стекло. Вон там вы можете видеть верхушки печей. Ведь очень удобно иметь под рукой большие плавильные и обжигальные печи, тигли и прочие принадлежности? Таких фабрик у нас много. Смешно было бы, если бы человек с наклонностью к гончарному или стеклодувному делу вынужден был или жить в определенной местности, или отказаться от приятной для себя работы.