Питер Уоттс - Ложная слепота

— Не-а.

— Ты и не хочешь знать. Ты хочешь сохранить тайну.

— Если ты не заметила, у нас на руках уже больше тайн, чем мы можем удержать.

— Да, но с этим ничего не поделаешь.

— Как сказать. Глазом моргнуть не успеешь, как у нас будет работы по уши.

— Думаешь?

— Об заклад бьюсь, — отозвался Шпиндель. — Пока что мы только издалека поглядывали, так? Вот когда мы спустимся и поворошим палкой, начнется самое интересное.

— Для тебя — может быть. В этой каше должно быть хоть что-то живое, раз там столько органики.

— Само собой. Ты будешь с ними болтать, а я — делать им анализы.

— Может, и нет. Я что хочу сказать: Мамуля и через миллион лет в этом не признается, но насчет языка ты в чем-то прав. Когда ты обращаешься непосредственно к нему, то он превращается в трюк, уловку. Все равно что описывать сновидения дымовыми сигналами. Язык великолепен, благороден — ничего лучше, наверное, человеческое тело не в силах совершить, но нельзя превратить закат в цепочку похрюкиваний, ничего не потеряв. Язык ограничивает. Может, те, кто обитает внизу, им вовсе не пользуются.

— Куда же они денутся?

— С каких пор такие мысли? Ты же обожаешь указывать, насколько неэффективная штука язык.

— Только когда пытаюсь тебя достать. Или достать до твоих прелестей. — Он усмехнулся собственной шутке.

— А серьезно — ну чем они еще могут пользоваться? Телепатией? Мне так кажется, ты охнуть не успеешь, как тебя иероглифами засыплет с головой. И что еще лучше — ты их расколешь и два счета.

— Ты такой милый… но вряд ли. Я даже Юкку через раз не могу расшифровать. — Мишель примолкла на секунду. — Временами он меня… ну… доводит.

— Тебя и еще семь миллиардов человек.

— Ага. Знаю, это глупо, но когда его нет рядом, я постоянно краешком глаза высматриваю, где он прячется. А когда он стоит прямо передо мной, мне хочется куда-нибудь убежать.

— Он же не виноват, что у нас от него мурашки по коже.

— Знаю. Но боевого духа это не прибавляет. Кто был этот гений, который придумал поставить главным вампира?

— А куда его еще девать? Или ты хочешь им командовать?

— Дело даже не в том, как он движется. В том, как он говорит. Так не бывает.

— Ты же знаешь, он…

— Я не про настоящее время или смычные звуки. Юкка… ну ты же слышал, как он изъясняется. Кратко.

— Так эффективнее.

— Это напускное, Исаак. Он умнее нас всех, взятых вместе, а выражается порой так, словно у него в словаре полсотни слов. Слабое фырканье. Одно-два прилагательных в месяц его бы не убили.

— А-а! Ты так говоришь, потому что ты лингвист и не понимаешь, как можно не погрязнуть всецело в красотах языка. — Шпиндель откашлялся с напускной серьезностью. — А вот я — биолог, и для меня все вполне очевидно.

— Да ну? Тогда объясни мне, о мудрый и всеславный потрошитель лягушек!

— Все просто. Кровосос — мигрант, а не резидент.

— Что за… а, ты про касаток, да? Диалекты языка свистов?

— Я сказал — забудь про лингвистику. Подумай об их образе жизни. Резиденты питаются рыбой, так? Они тусуются большими стаями, на одном месте, постоянно треплются. — Я уловил шорох движения, представил, как Шпиндель, склонившись, кладет руку на плечо Мишель. Представил, как сенсоры в перчатках подсказывают ему, какова она на ощупь. — А вот мигранты — они жрут млекопитающих. Тюленей, морских львов — сообразительную добычу. Достаточно сообразительную, чтобы смыться, услышав хлопок плавником или серию щелчков. Поэтому мигранты хитрые. Охотятся маленькими группами по всей территории и держат пасть на замке, чтобы никто не услышал их загодя.

— И Юкка — мигрант.

— Инстинкты этого парня требуют от него тихариться от добычи. Всякий раз, как он открывает рот, всякий раз, как позволяет себя заметить, ему приходится воевать с собственным стволом мозга. Может, не стоит быть слишком суровыми к старику только потому, что он не лучший в мире демагог, а?

— Всякий раз на инструктаже он борется с желанием нас сожрать? Очень обнадеживает.

Шпиндель тихо рассмеялся.

— Не так все страшно. Думаю, даже касатки расслабляются, прикончив добычу. Зачем таиться на полный желудок, а?

— Значит, он не сражается с собственным стволом мозга. Он просто не голоден.

— Одно другого не исключает. Знаешь, мозг никогда не спит. Но я тебе вот что скажу. — Игривые нотки в голосе Шпинделя пропали. — Если Сарасти иногда решает провести совещание из своей каюты, меня это не напрягает. Но вот если мы вообще перестанем с ним сталкиваться… тогда наступит пора держаться спиной к стене.

Вспоминая тот эпизод, могу, наконец, сознаться: я завидовал способности Шпинделя обращаться с дамами. Битый-резаный, неуклюжее чучело из судорог и спазмов, едва способное ощущать собственную кожу, он каким-то образом ухитрялся оставаться…

Обаятельным. Вот самое точное слово. Обаятельным.

Это качество устарело в роли социальной необходимости, сошло на нет вместе с парным невиртуальным сексом. Но последним даже я пробовал заниматься; и было бы здорово при необходимости располагать самоуничижительным даром Шпинделя.

Особенно, когда наши с Челси отношения начали трещать по швам.

У меня, конечно, был собственный стиль. Я пытался проявить обаяние — на свой особый манер. Как-то, после очередной ненужной ссоры по поводу честности и эмоциональной манипуляции, я подумал даже, что немного чувства юмора поможет загладить разрыв. Мне уже приходило в голову, что Челси попросту не разбирается в межполовых отношениях. Конечно, она зарабатывала на жизнь коррекцией мозгов, но, скорее всего, просто заучила схемы проводки, не задумавшись даже, откуда те появились изначально и какие правила естественного отбора их сформировали. Возможно, она искренне не понимала, что мы с ней — эволюционные враги, что всякие связи обречены рваться. Если бы я мог как-то подселить это озарение к ней в голову, если бы мог проскользнуть сквозь ее защиту, возможно, мы смогли бы удержаться вместе.

Так что я, поразмыслив, придумал идеальный способ просветить ее. Написал сказку на ночь, обезоруживающую весельем и глубоким чувством, и назвал ее

Книга овогенеза

В начале были гаметы. И хотя уже явилось половое размножение, не было еще пола, и всякая жизнь пребывала в равновесии.

И сказал Бог: «Да будет сперматозоид!», и усохли одни половые клетки, и стали дешевы, и заполонили рынок.

И сказал Бог: «Да будет яйцеклетка!», и великим множеством напали сперматозоиды на другие половые клетки. И плоды из них приносили немногие, ибо не заботился Сперматозоид о пропитании зиготы малой, и только самые запасливые Яйцеклетки способны были возместить недостачу. И с течением времен становились они все больше.