Сборник - Фантастика, 1983 год

Надо сейчас же бежать в институт. Макушкин вскочил и грудью ударился о дверцы. Лифт все еще держал его. “Друг, - подумал с благодарностью Борьба Васильевич, - вовремя же ты остановил меня, дал возможность раскинуть мозгами…”

– Спасибо, - сказал он и погладил подделанную под дерево стенку кабины. - А теперь выпусти. Время позднее, не колотить же ногами.

Вспыхнул верхний свет. Лифт заурчал и сначала медленно, а потом все ускоряясь, пошел вверх.

На площадке девятого этажа было темно. Макушкин нашарил выключатель, щелкнул несколько раз. Опять лампочка перегорела. Ключ никак не попадал в скважину. Пришлось позвонить, рискуя навлечь Лёлино недовольство.

Дверь открылась. Из темной квартиры пахнуло ароматом духов. Вокруг шеи обвились теплые руки.

– Что? - жарко шепнула Леля. - Что-нибудь забыл?

– Н-нет… - неуверенно сказал Макушкин. - Темно на площадке.

Леля отступила. Зажгла свет в коридоре. Она была в ночной рубашке, волосы растрепались по плечам.

– Спала-а-а, - сказала она, зевая. - Почему раньше времени?

– Так получилось… Установку обесточили.

Леля смотрела какими-то странными глазами.

– Кушать хочешь?

– Вообще-то не отказался бы.

– Я кур сегодня купила, нормальные такие курочки. Сейчас согрею. - Леля суетливо прошла на кухню. - И чай есть индийский. Со слонами!

Борьба Васильевич заулыбался. Объятия на пороге, ужин да еще индийский чай! Разве это не лучшая награда за озарение в удачно застрявшем лифте?

Девятого мая Макушкин проснулся рано. Накануне они с Лелей провели вечер в институте. Годовщина Победы была отмечена торжественным заседанием, концертом, танцами и буфетом. Ветеранов войны осталось мало, они все поместились в президиуме. Борьба Васильевич оказался рядом с директором и чувствовал себя неуютно. Ему хотелось к Леле. Однако к жене он не попал даже во время концерта - места были заняты.

Сел в первом ряду.

Инструментальный квинтет, оснащенный усилителями, оглушал его; песни военных лет в современной трактовке не понравились. “Шульженко лучше”, - подумал Макушкин. Потом он устроился в уголке и смотрел, как Леля танцует то с Сидоровым, то с долговязыми парнями из лаборатории автоматики.

На сцене дергался патлатый мэнээс и завывал: “Синий, синий иней лег на провода!” Дергались пары в зале.

Танечка Петрова старалась растормошить Борьбу Васильевича, вытащила на вальс. Потоптался немного, махнул рукой и пошел смотреть на установку. Здесь было спокойно. Тарахтел насос, уютно мерцали плафоны. Уже шло охлаждение. Макушкин пытался разглядеть в смотровое окошко кристалл, но ничего не увидел. Придется потерпеть до завтра…

И вот завтра наступило. Борьба Васильевич вылез из спального мешка и быстро оделся. Часы показывали половину восьмого. Кристалл вынимать рано. Раскрыл свежий номер “Кристаллографии”, но чтение не пошло. Письмо, что ли, сыну написать?… Настроение нетерпеливого ожидания погнало его на улицу.

Чтобы убить время, пошел на вокзал за газетами. Киоск оказался закрытым, привокзальная площадь пуста. На высоких флагштоках колыхались знамена. В центре высилось что-то массивное, упрятанное под белым покрывалом. “Памятник погибшим солдатам, - вспомнил Борьба Васильевич. - Сегодня открытие. Сколько людей унесла та война! Самых смелых, самых умных. Ребята из разведки, отец, дядя Хусаин… Будь они живы - сколько бы сделали! Давно освоили бы солнечную систему, не говоря о Юпитере…” Макушкин взглянул на часы и заторопился в институт. Серебристая Татьяна сидела вместе с операторами и курила.

– А вы что не празднуете?

– Хочется кристалл посмотреть…

Борьба Васильевич не стал надевать халата. Выключил насос, напустил под колпак воздух. Медленно вывел “лодочку” из-под нагревателя. С едва слышным хлопком отошла приемная камера. Макушкин повернул ее на себя, выдвинул “лодочку”. Екнуло сердце: сверху кристалл был совершенно черным.

– О-о-о!… - разочарованно протянула Таня.

– Ничего, ничего… Может быть, это только поверхностное напыление…- Макушкик.поддел “лодочку” отверткой, обжигаясь, отнес на стол. Операторы были наготове. Ловко орудуя стамесками и молотками, принялись вылущивать кристалл из молибденовой “лодочки”, словно снимали шкуру с убитого зверя.

– Осторожнее, - умолял Борьба Васильевич.

– Отойдите, а то осколок в глаз попадет.

– И по бокам черный…

– Не черный, а какой-то в чернила макнутый…

– Сама ты макнутая!

Молибденбвая чешуя летела в разные стороны.

– Готово!

Борьба Васильевич обернул кристалл тряпкой и посмотрел на свет. Он был прозрачный. Густой фиолетовый цвет с красными искрами преобладал в центральной части, затянутой паутиной мелких трещин. Но у носика и по краям были видны прозрачные густо-синие участки. За плечом возбужденно дышала Татьяна.

– Ну? - победоносно спросил Макушкин.

– Карош турка Джиурдина!

– То-то же…

Танечка завладела кристаллом.

– Почему синий?

– А я откуда знаю?

– И трещин много.

– Ха! Трещины мы уберем!

– Борьба Васильич, - осторожно сказал оператор, - на сегодня все?

– Как все? Ставим следующий опыт!

– Борьба Васильевич!

– Ладно, - сказал Макушкин. - Будем праздновать День Победы.

Обернул кристалл полотенцем и понес в сейф. Сзади в африканском танце дергались Таня и операторы: Синий, синий иней лег на провода!

В небе темно-синем синяя звезда!

Тир-тир-дирьям!.

…Магазины уже работали. Макушкин купил хлеба, сухариков, конфеты, шоколад, две пачки сахару, селедку. Взял бутылку вина под названием “Салют”. Гулять так гулять!

Лифт встретил его ярко горящим красным глазом. Борьба Васильевич торжественно вступил в кабину.

– Ну? - сказал он. - Видишь, обе руки заняты! Давай не стой, жми до самого Юпитера.

Дверцы мягко сошлись.

ВЛАДИМИР РЫБИН ГИПОТЕЗА О СОТВОРЕНИИ

Сорен Алазян оказался невысоким, худощавым, очень подвижным армянином с небольшими усиками на тонком напряженном лице. Такой образ возник в глубине экрана. Алазян сказал что-то, заразительно засмеялся и исчез.

Гостев сунул в карман овальную пластинку с округлыми зубчиками - ключ от своей квартиры, который машинально крутил в руках, недовольно оглянулся на оператора - молодого парня с короткой, старящей его бородкой.

– Что случилось?

– Дело новое, не сразу получается, - проворчал оператор и защелкал в углу какими-то тумблерами, заторопился.

А Гостев ждал. Сидел перед экраном во всю стену, как перед открытым окном, и ждал. За окном-экраном поблескивала матово-белесая глубина, словно висел там густой туман, насквозь пронизанный солнцем. Шлем с датчиками был чуточку тесноват, сдавливал голову, но Гостев терпел: совсем ненадолго собирался он погрузиться в свой “сон”, можно было и потерпеть.