В Храмов - Сегодня - позавчера_3

Грузовик с осназом догнал нас только у полустанка, когда лейтенант ходил телеграфом докладывать о результатах нашей поездки. Видя, что осназ толпой попёрлись в узел связи, я снял косоворотку и, кивнув Громозеке, пошёл туда же. Не скажу, что мой голый шрамированный торс остановил ГБ, но он произвёл впечатление. А мне этого и надо. От лейтенанта они отвалили, так что крови не пролилось. И даже по мордям никто не схлопотал. Скучно!

- Ждём ответа, - сказал мне лейтенант. Ну, подождём.

И перекусить пора. Отъехали в сторонку, сильно в сторонку, разложились. ГБ звать не пришлось - сами нарисовали свои любопытные носы. Крикнул, пригласил к столу. Я был уверен - не откажут. Понятно, что не принято есть с руки поднадзорного, но это же реальный шанс сбора оперативной информации. Откажется - значит, просто вышибатель дверей. Не, не отказался. Опер.

Видно было, что капитан удивлён, но на вопросы я отвечать отказался - "Не твоего ума дело! Делай, что должен!" А пока меня не было, шустрый Брасень так расстелил шкуру медведя, что я сидел теперь внутри неё, а надо мной - крышкой - висела его голова, в которой дед оставил часть черепа.

Капитан, видимо сопоставил дважды два - шкура и отметки на моей груди.

- Знатный трофей!

Я хмыкнул.

- Когда успели только?

Я опять хмыкнул:

- Ты, капитан, ешь. Не забивай головы вопросами, которые тебе не нужны. Доложишь всё, как было. А я доложу, как было, тому, кому надо. Тебе ничего не будет, я уверен. И нас - не опасайся. Мы не падлы. Не враги. Свои мы. У меня тут три гэбиста на шестерых, да и сам я начинал войну в батальоне НКВД.

- Ну, прошу, скажи, как такое возможно? - взмолился капитан.

- Даст Бог, поймёшь. Вот, Брасеню - не дал. Вишь, сидит, дуется.

А Брасень в это время лыбился, как на личное дело фотографировался. Совсем не по легенде.

Капитан ничего не понял, набрал воздуха, хотел что-то сказать, но выдохнул и стал молча жевать курник, запивая утрешним молоком из глиняной крынки.

- Ешь, ешь, капитан. Курник - вещь! Пока не вскроешь - не испортиться. А раз вскрыли - надо доесть.

Лейтенант красноречиво посмотрел на часы.

- Капитан, - обратился я к командиру группы осназа, - что-то мы так хорошо сидим, а надо на узел съездить. Может, на трёхтонке?

Капитан сидел с остановившимся, задумчивым взглядом, молча жевал. Так же молча взмахнул рукой, потом кивнул подскочившему бойцу. И всё это даже не поворачивая головы и не изменяя направления взгляда. Прожевав, он в той же задумчивости достал из кармана штанов не первой свежести платок, вытер рот, убрал, кивнул:

- Благодарю за угощение. Майор, а это тебя Медведем кличут?

- Меня не кличут. Я не собака. За глаза, и правда, Медведем называют. Ребята ещё прошлым летом окрестили. Так и прижилось.

- А это не про тебя в Красной Звезде? - капитан достал из нагрудного кармана сложенный многократно вырез газетного листка.

Вырезки была не из одной газеты. И не только про меня. Но, несколько статей точно про мой полк. Вот она - слава! Кто, из живущих, не хочет хвалебной заметки о себе в центральной прессе? И я хотел. А теперь читал про себя, как про героев-панфиловцев, но кроме любопытства - ничего не ощущал. А когда дочитал - наступило разочарование. Нет, не статьями военкора - он всё сделал верно. Преувеличил, конечно, безбожно, но - так надо. Разочарование наступило от опустошённости. Ещё одна тайная мечта сбылась, а на душе - пусто. Нет удовлетворения.

- Да, капитан, это про меня.

- Что-то ты не рад.

- Верно ты подметил. Знаешь, наверное, каждый мечтает, может быть тайно, увидеть очерк о себе в московских газетах. И я где-то в глубине души хотел этого. И вот я увидел. И знаешь что?

- Не знаю. Что?

- Ничего. Пусто. Нет удовлетворения от сбывшейся мечты. Значит, пустая была мечта. Напрасная.

- Просто ты изменился. Повзрослел. Вот и стала мечта пустой. Другое для тебя стало важным.

Это сказала моя докторша, которая уже несколько дней вела себя как тень отца Гамлета, старалась быть незаметной. Я с удивлением повернулся к ней. Потом улыбнулся и манерно поклонился, правда, одной головой:

- Благодарю. Твоя наблюдательность многое объяснила, красавица. То же и с наградами. Как я хотел орден! Чтоб, как у деда! А как дали - он мне - в напряг. Не потерять бы - драгмет, всё-таки! А потом ещё и ещё награды. А смотришь на них - побрякушки. А это - не правильно. Награды - признание Отечеством заслуг перед народом, это надо ценить, а у меня как-то не получается. И со званием так же. Я хотел быть командиром. А стал комполка и за голову схватился.

Дружно ржали.

- А теперь чего ты хочешь? Что тебя порадует? - спросил капитан, когда успокоились.

Я задумался на миг:

- Трупы врага. Много трупов. Костры из танков. Флаг красный над Берлином. Вот чего хочу! А радует - что они - живы!

Я обвёл рукой своих спутников.

- Мой первый комбат. Комбат-батяня, Ё-комбат, фундаментальный мужик, сказал однажды, что он не считает убитых врагов, но точно, до человека, ведёт учет всех своих убитых пацанов. И сказал, что все они ему приходят ночами. И идут мимо него строем. Теперь я его понимаю. На днях мимо меня промаршировали парадной коробкой в рай и мои.

Все переглянулись. Взгляды их изменились. Повисла тягостная тишина. Я встал, вылез из БТРа, натянул рубаху на тело, хоть и было жарко.

- Красавица, пойдём, пройдёмся, ноги разомнём.

Докторша была удивлена, но вышла, сходя с брони, опёрлась на мою руку, стала оправляться. Я с улыбкой смотрел на её прихорашивания.

- Отвернись,- попросила она.

Я развернулся и пошёл. Она меня нагнала и пошли рядом. Молча. Я иногда отклонялся от прямого маршрута, срывая скромные по своей красоте летние полевые цветы. Она искоса поглядывала на меня. Её воронёные волосы отливали на солнце. Набрав небольшой букет, я преградил ей путь, встал на одно колено и склонил голову:

- Прости мне мою грубость, слова мои были тебе обидны и тобой не заслуженны. Они были поспешными и сказанными в сердцах, были лживы. Я сожалею, что уязвил тебя.

Она взяла букет, моргнула разом помутневшими глазами, спрятала лицо в букете. Зря. Не пахнут придорожные цветы ничем, кроме запаха пыли. Она вдруг встала на колени передо мной, подняла ладонями моё лицо, чтобы увидеть глаза:

- Я не осерчала на тебя. Даша мне сказала, что ты хотел оттолкнуть меня, чтобы защитить. Ты считаешь, что лучше не сближаться, чтобы не терять?

- Уже нет. Думал.

- Твой тост?

- Да. Если нет дорогих сердцу людей - зачем жить?

- Вставай. Увидят.

Мы поднялись и дальше пошли. Я ей подал свой локоть, она взяла меня под руку.

- А Даша?

- Я её больше не увижу. Даже если буду искать.

- Жаль. Мы подружились.

Странный они народ - бабы. Только что я ей сказал, что мне была не безразлична другая, тем более, она не глухая и не слепая - была там, всё видела и слышала - Даша та ещё крикунья. А они - "подружились"! И где ревность? Соперничество? А обида, что обратил на неё внимание только после того, как не стало возврата к другой? Что это - мудрость, хитрость или глупость? Равнодушие? Расчёт? Блин, что за племя это, бабы, никогда не просекаешь их мотивации!