Путешествие на Луну (ЛП) - Ле Фор Жорж
— Почему же вы мне говорите это? — по-прежнему невозмутимо спросил Сломка.
— Почему?.. Почему?.. — с досадой вскричал старый ученый. — Вот затвердил человек!.. Да потому, чёрт возьми, чтобы доказать, что воздухоплавание на аппаратах тяжелее воздуха, только тогда возможно, когда двигательные машины аэроплана весят не более 10 килограммов на каждую, развиваемую ими лошадиную силу.
— А это почему? — вновь задал свой любимый вопрос молодой инженер.
Михаил Васильевич пожал плечами:
— Потому, что лишь в таком случае аппарат поднимется в воздух вместе со своим двигателем… Не правда-ли, дорогой граф? — обратился торжествующим тоном отец Леночки к молодому дипломату.
— То есть… — замялся Гонтран, не зная, что сказать. — Я с своей стороны полагаю, что… что…
— …Что это совершенно неверно, — докончил фразу приятеля Сломка.
Старый ученый вспыхнул и кинул вопросительный взгляд на жениха Елены, который, потупив голову, также прошептал:
— Совершенно неверно.
— Однако Райнфэджи в своем сочинении о воздухоплавании… — начал старый ученый.
— …Глубоко ошибался, — по-прежнему спокойно сказал молодой инженер.
— Что?.. Это еще вопрос, кто ошибается… Дорогой Гонтран, я прошу вас быть свидетелем…
Но молодой дипломат, опасаясь скомпрометировать себя, счел за лучшее предоставить ответ исключительно своему другу.
— Прежде всего, уважаемый профессор, — начал последний, — вы ведь согласны, что скорость тела, падающего свободно, возрастает прогрессивно? Если же она в первую секунду равняется 4,9 метрам, то скольким сантиметрам равняется она в первую десятую часть секунды?
Михаил Васильевич ударил себя по лбу.
— Едва нескольким сантиметрам, — вскричал он, — это правда! Но тогда…
— Тогда аппарату, в каждую десятую часть секунды, придется преодолевать сопротивление силы тяжести гораздо менышее, чем вы полагаете, что позволит машине весить более десяти килограммов на каждую ее лошадиную силу… Это, во-первых, а во-вторых, ведь наш аппарат не представляет собой в собственном смысле геликоптера: последний двигается только под влиянием подъемной силы, а мы утилизировали для своего аэроплана, кроме этой силы, силу сопротивления среды, — воздуха.
— Совершенно справедливо, — сухо согласился Михаил Васильевич.
— Этот господин, — прибавил затем старый учёный на ухо дочери, — положительно меня бесит! Он все время болтает, как попугай, по всей вероятности, то, что узнал от Гонтрана…
При этих словах отца молодая девушка едва могла удержаться от улыбки. Между тем Михаил Васильевич, бросив взгляд на графа Фламмариона, продолжал:
— Посмотри, какая разница между ним, истинным ученым, и этим болтуном, нахватавшим верхушек!.. Скромная молчаливость первого говорит за себя красноречивее, чем болтовня второго.
— Кстати, г-н Сломка, — обратилась к молодому инженеру Леночка, чтобы замять этот разговор, — когда папа был ранен, я заметила, что вы бросили в толпу какие-то шарики… Что они содержат? Порох? Динамит?
— Или "еленит"? — пробормотал Гонтран.
— Ничего подобного, отвечал Сломка; — в них просто находится сгущенный в жидкость хлористоводородный газ. Падая на землю, шарики разбиваются, и их содержимое моментально превращается в едкий, удушливый газ, действующий разрушительным образом отчасти механически, отчасти своим химическим составом.
"Какая прекрасная вещь знание!" — подумал, вздохнув, Гонтран.
В этот момент барометр показывал высоту в 1.500 метров над уровнем моря. Михаил Васильевич, облокотившись на перила, задумчиво созерцал развертывавшуюся пред его глазами панораму. Зеленеющие холмы Кроации тянулись до самого горизонта. Серебряными полосками извивались среди них Морава и Сава. На юго-западе едва виднелось зеркало Адриатики.
— Большой город! — вдруг вскричала Леночка, всматриваясь вниз.
— Это, надо полагать, Лейбах, главный город Крайны, — отвечал инженер, справляясь по карте.
Аэроплан пролетел над городом сравнительно низко. Увидев небывалое явление, все его жители высыпали на улицы, и их говор доносился до воздухоплавателей в виде смутного шума. Скорость "Альбатроса", — так назвал Сломка свое детище, — равнялась 115 километрам в час, т. е. почти вдвое превосходила скорость, самого быстрого поезда.
За Лейбахом начались уже горные отроги Тироля. Старый ученый продолжал рассеянно смотреть на их панораму. Гонтран влюбленными глазами созерцал прекрасное личико своей невесты и время от времени поддерживал с нею разговор.
Вдруг рука приятеля опустилась на плечо счастливого жениха.
— У нас не хватает масла! — с озабоченным видом сказал молодому дипломату капитан "Альбатроса",
— Ну, так что же из того? Велика важность!.. — беспечно отвечал Гонтран.
Сломка с изумлением взглянул на него.
— Как!.. Да ты, по-видимому, не понимаешь системы нашего аппарата?
— Очень смутно, — отвечал, улыбаясь, граф.
— Вот и видно, что тебя более интересуют глазки m-lle Елены!.. — с досадой проговорил инженер. — Чудак, да без масла мы упадем с высоты почти 500 метров!
Гонтран невольно испустил крик испуга, обративший на себя внимание Леночки и ее отца.
— Что такое? — с беспокойством спросила девушка.
— Ничего, ничего… — поспешил успокоить ее приятель графа. — Мы советуемся с Гонтраном, где бы купить петроля[2].
— Надо подождать, пока стемнеет, и затем опуститься около какого-нибудь городка, — не иначе, — посоветовала Елена Михайловна.
— Да, мы так и сделаем, — одобрил совет Вячеслав.
Через час солнце закатилось за вершины Альп, видневшихся на горизонте, на небе показался серебряный диск Луны, и вечерняя мгла начала быстро окутывать землю. "Альбатрос", совершенно лишенный топлива, опустился в пустынных окрестностях какого-то селения. В то время как инженер, при помощи Елены, наскоро сооружал палатку для ночлега, Гонтран вместе с Михаилом Васильевичем сходили в местечко и купили новый запас петроля.
На следующее утро, с восходом солнца, "Альбатрос" продолжал свой путь. Скоро перед глазами воздухоплавателей развернулась зеркальная гладь Адриатики, блестевшая под лучами восходящего светила. При виде этой волшебной панорамы Леночка не могла удержаться от восторженного восклицания.
— Ах, какая чудная картина!
Недовольное ворчание г-н Сломки было ответом на слова молодой девушки.
— А вот подует норд и занесет нас за сто миль от берега в море, тогда перестанете восторгаться! — проговорил инженер. — Хорошо еще, что мы скоро повернём на северо-запад, в Швейцарию.
— Разве мы полетим через Альпы? — спросила невеста Гонтрана.
Капитан "Альбатроса" утвердительно кивнул головой.
— Но ведь тогда придется подниматься очень высоко?
— Да, не менее четырёх — пяти тысяч метров.
— Подвергаться Альпийской стуже!.. — недовольно протянула молодая девушка. — Что касается меня, то я с гораздо большим бы удовольствием предпочла видеть плодоносные, радостные долины Италии, чем эту ужасную панораму снежных вершин и ледников… Я убеждена, что и папа присоединится к моему мнению.
— Если таково ваше желание, дорогая Елена Михайловна, — вмешался в разговор Гонтран, — то нечего и говорить более, полетим, Вячеслав, над Италией, — ведь тебе не всё ли равно, с какой стороны достигнуть Франции?
— Очень ты легко относишься ко всему! — огрызнулся на приятеля Сломка.
— Ну, полно, полно, старина, — улыбаясь, проговорил граф, — будь хоть раз в жизни галантным кавалером!
— Хорошо, как угодно, — пожал плечами командир "Альбатроса" и, повернув штурвал, направил аэроплан на юго-запад.
"Альбатрос", словно гигантская птица, понесся над долиной По, сопровождаемый испуганными криками обитателей Верхней Италии. Венеция, Падуя, Верона, Брешия и Бергамо — все эти знаменитые города один за другим промелькнули пред глазами воздухоплавателей.
