Владимир Колотенко - Стена плача

- И Иисус...

- С Иисусом не все так просто, как кажется. Быть может, поэтому у нас и пошли потом сбои. Но модель - это всего лишь модель, нам же нужны были живые люди... А модель была лишь подсказкой, штампом, матрицей, обычной инструкцией, но она помогла нам верно выстроить свою стратегию достижения цели. Ну и тактику, конечно, и каждый наш шаг.

Тысячи компьютерных персонажей с нашими апостолами во главе мы расселили в виртуальном мире и дали им полную свободу действий - живите! Сейте, пашите, стройте жилье, производите товары и машины, творите, любите, рожайте детей...

- Прекрасно! И что?..

- Мы натоптали их геномы всеми известными добродетелями, известными человечеству: никакой борьбы, никаких войн, никаких революций...

- Да-да... И?..

- И эта виртуальная цивилизация... Можно скептически ухмыляться, но дело обстоит именно так: близок, как никогда близок конец эры греха, мир на новом витке развития; вот-вот настанет день, когда горб мира выровняется, когда животные страсти (это же атавизм!) изживут себя, и только в книжках можно будет прочесть о змеиных уловках человека прошлого, о волчьих его повадках, лисьей хитрости, слоновьей нерасторопности и заячьей трусости... О нечеловеческой страсти к накопительству, жадности, скупости, скряжничеству и нещедрости... И вот все это умрет навсегда. Можно над этим смеяться, но совсем скоро каждый увидит это собственными глазами.

Мы вбили себе в голову, во что бы то ни стало достичь желаемого результата, брались сразу за несколько дел и, конечно же, совершали ошибки. Не понимаю, как от этих беспрестанных, упорных и чрезмерных усилий мы не сошли с ума. Страсть к совершенству превратила нас в маньяков.

- Да уж... Вы просто сдурели! - восклицает Лена.

- Мы освоили методику выращивания нейроцитов in vitro в лабораторных условиях, а потом...

- In vitro!?.

- Мы вырастили мозг не только Эйнштейна, но и твоего любимого Маркса, и Пригожина, и Макиавелли... «Голова профессора Доуэля»! Да-да, голова как источник знаний! Головы просто кишмя кишели... Эхнатон, Сократ, Августин, Леонардо...

- Брось...

- Ага!.. Целая череда голов!.. Цезарь, Наполеон, Галилей с Ньютоном... Все с глазами ангелов и с распоротыми напрочь ртами - жрать!.. Все хотели есть, не переставая. Головами!..

- Зрелище, надо сказать, не совсем...

- Не совсем! Совсем не...

Гаврилишин нам помог в экономике... И в случае необходимости мы использовали эти головы при мозговом штурме для решения трудноразрешимых проблем.

- Вы брали напрокат мозг Эйнштейна? - спрашивает Лена.

- Да, на пару часов, на сутки... Это был коллективный мозг.

- Коллективный мозг и брейн стоминг?

- Да. Это был и кабинет министров, и парламент, и конгресс, и кнессет, здесь была и Палата лордов, и Дума, и Совет старейшин, объединены все формы правления. И не было короля. Ни короля, ни президента, ни шейха, ни... Правила, собственно, машина. Она принимала решения, предлагала несколько вариантов и прогноз развития тех или иных событий. Учитывалась каждая мелочь, способная изменить в будущем ход истории.

- Такая как?..

- Да любая, самая незначительная на первый взгляд, скажем, глянец плеч Жозефины или блеск глаз Таис...

- Блеск глаз?

- Неодолимый признак творческого потенциала любого вождя.

- Улыбка Джоконды?

- Да, кокетство - как двигатель прогресса.

- И не было никакой борьбы за власть?

- Никакой...

- Никаких партий, идеологий?

- Они не имели смысла. Любая идеология - это пустышка, поскольку каждый день жизнь преподносит такие уроки существования и развития, какие невозможно предусмотреть никакой идеологией. Идеология - это догма, тормоз и враг развития, застывшая, окаменевшая мысль. Застывшая лава еще вчера грохочущего и брызжущего и брюзжащего якобы новыми мыслями политического вулкана. Это рудимент политики, анахронизм. Подчинившись какой-либо идеологии и следуя ей, общество заливает свои легкие суперпрочным цементом. У такого общества нет будущего, поскольку оно перестает свободно дышать.

- Даже Америка, даже Китай?

- Даже Лихтенштейн и Монако.

- И Ватикан?

- Пока белый дым вырвется из трубы на свободу, не одна голова претендента на роль Папы рухнет на плаху святого престола.

- Значит, роль каждого игрока в этом вертепе...

- Да, весь мир - театр... И битва за трон никогда не выявит победителя. Совсем скоро мир станет един, как...

- Невероятная скука!

- Ты не поняла: един - не значит однообразен. Он будет един, но разнообразие его будет таким же пестрым. Ведь для этого Бог и дал каждому из нас по три с половиной миллиарда нуклеотидов. Чем выше гетерогенность системы, тем она устойчивее и ее энтропия неизменно растет. Единство мира в его генофонде, а проявление, манифестация, вся феноменология жизни, останутся бесконечно яркими и богатыми. Традиции, чувства наций по-прежнему должны уважаться. Никаких шовинизмов, нацизмов и национализмов. Никаких расизмов! Все авгиевы конюшни геномов будут напрочь очищены от всех скотских поползновений.

Мы понимали, что вполне возможно, именно это неясное, расплывчатое, чисто абстрактное представление о Пирамиде и являлось камнем преткновения, вызывая среди нас споры, недомолвки и даже мелкие ссоры. И все же меня радовало, что каждая такая стычка проясняла какую-нибудь деталь, линию, штрих в строящемся сооружении, просветляла наше будущее. Я радовался даже чашечке кофе, которая объединяла нас за завтраком и особенно партии в теннис, когда, проиграв свой сет, Инна искренне казнила себя за неудавшийся эйс и потом просила меня подавать ей мячи для отработки техники подачи. Но самую большую радость мне доставляли минуты общения с Аней, живописные минуты искренней радости, деля которые на двоих, мы были счастливы. Поздним утром, медленно выбравшись из ленивой постели, раздвинув полоски жалюзи и удостоверившись, что небо чисто от туч, она, тотчас распахнув окна настежь и встав на цыпочки, тянулась руками и всем телом к уже высокому солнцу... И вдруг начинала петь...

- Ты был счастлив с ней? - спрашивает Лена.

- Она была неравнодушна ко мне.

- И Юля тоже...

- Ага...

- А с Тиной? - спрашивает Лена.

- Её равнодушию не было предела, - говорю я, - она же сангвиник. Полный!.. Понимаешь - полный!.. Переполненный до краёв!..

- Что это значит?

- А я - абсолютный холерик! Как мы могли бы... Поясни - как?!

- Как плюс и минус.

- Что?

- Что могли-то?

- Всё!..

Глава 16

Юлиному любопытству не было предела:

- Расскажи, расскажи еще раз об этом чуде...

- О каком чуде?

- О любви...

Юля, как всегда, открыто посмотрела мне в глаза.

- О любви?.. О любви ты все уже знаешь.

- Каждый раз ты рассказываешь по-новому.

Я не помню, что вообще когда-либо рассказывал ей о любви. Между слов можно было, конечно, прочесть, что мне доводилось в жизни испытывать это чувство, но чтобы об этом кому-то рассказывать - нет. О любви не расскажешь словами. Все что сказано, считаю я, сказано неверно и, наверное, впустую. Любовь молчалива, нема. И каждый знает, что это такое. Облечь в слова - значит фарисействовать, даже юродствовать. Мы ведь произносим слова для того, чтобы за них спрятаться. Чтобы мир знал нас такими, какими мы хотим ему казаться.

- Чудо любви непостижимо, - говорю я. - О том, кого мы любим, мы рассказываем меньше всего. Мы просто знаем, что любим. И все слова, сказанные об этом, кажутся никчемными и даже ложными. У этих слов нет никакой надежды выразить это чудо. Любовь - это Бог. Она не признает разговоров всуе.

- Значит, ты считаешь...

- Не надо считать.

- Что же, по-твоему...

- Нет-нет, - говорю я, - любовь - это такая природа и такой порядок вещей во Вселенной...

Юля не понимает:

- Порядок вещей?..

- Нет смысла писать какие-то там законы сосуществования между людьми, если они не пронизаны, не наполнены духом любви.

- И в твоей Пирамиде все законы наполнены...

- Переполнены, - говорю я, - а как же!?.

А как бы Тина определила свою формулу любви? Я был потрясен: вдруг возникшее напоминание о какой-то виртуальной Тине просто ошарашило меня: при чем тут Тина?! Что она, по сути нечто воздушное и неуловимое, пёрышко Жар-птицы, что она может знать о любви? О моей любви к Ане, к Юле или к Людочке?.. Или, скажем, к... Да мало ли... Стишки? Может быть... Но что могут сказать стихи об этом божественном чуде? «Любовь не вздохи на скамейке»? Или «Я помню чудное мгновенье»? Хо!.. А и правда - что?

И я, не давая себе отчета в своих действиях, стал лихорадочно искать Тинин томик стихов. Что если там откровение, ну да, вдруг там есть эта формула...

Куда же я его задевал?

- Что ты ищешь? - спрашивает Юля.

- Вот, - говорю я, взяв с книжной полки увесистый том, - вот послушай...