Яцек Пекара - Баллада о трех словах

— Ничего. Чтобы тут ни случилось, твоей вины в этом не будет, — сказал он. — Бог каждому из нас дал свободную волю, и как ею воспользоваться дело совести каждого.

— А ты не остановил бы друга, прыгающего в огонь? — спросил я.

— Кто его знает, — ответил он. — А только никого нельзя сделать счастливым насильно.

Прыгать же в огонь можно по разным причинам:

чтобы спасти кого-то другого, чтобы избавиться от боли и горестей бренного мира, либо хотя бы для того, чтобы спасти из пламени ценное сокровище.

— Есть ли сокровище ценней веры, что наши души будут спасены?

Гердвиг остановился. Пронзительный взгляд его холодных, бледно-голубых глаз пробил меня навылет.

— А если человек потерял право на обладание этим сокровищем?прошептал он.

Резко отвернулся и оставив меня, пораженного этими словами, погнал коня дальше. Внизу должно быть уже заметили характерный белый плащ рыцаря Ордена Побирающихся, ибо встретить нас вышел богато одетый рыцарь.

— Приветствую тебя, господин, — обратился он к монаху, полностью игнорируя меня и Афнеля, — я — Хамзин из Тергонта и рад видеть тебя в нашей компании. Твое прибытие — знак того, что и могущественные Ордены начинают заниматься тайной Трех Слов.

— Я здесь не как посланник Ордена, — ответил Гердвиг, спешиваясь, — и, честно говоря, не думаю, что таковой тут когда-нибудь появится.

Рыцарь понимающе покивал.

— Что ж, политика, тут все ясно, — пробормотал он, — но предупреждаю тебя, господин, что неинтересное ты выбрал место для поездки. Это быдло, он махнул рукой в сторону лагеря, — не смеет даже приблизиться к пещере.

Монах бросил на меня выразительный взгляд, как бы хотел сказать: «А что я говорил?»

— А ты, господин, — спросил я вежливо Хамзина из Тергонта.

— Я? — ледяной взгляд рыцаря остановился на мне. — Ты что, человече, ошалел?

— Ты, наверно, давно уже здесь находишься? — спросил его Гердвиг, отвлекая внимание рыцаря.

Тот отвел от меня злой взгляд.

— Почти месяц, — он вздохнул. — И скоро буду собираться обратно. В этой пустыне можно сдохнуть от скуки.

Афнель выехал вперед.

— Я уже поеду, если позволишь, — обратился он к Гердвигу.

Монах, поколебавшись, кивнул.

— Афнель! Нет! — крикнул я.

Юноша печально улыбнулся.

— Ну удерживай меня, — не то попросил, не то приказал он и, пришпорив коня, поехал прочь.

Удивленный Хамзин из Тергонта молча глядел ему вслед. Потом заорал: Что это значит?

— Он едет туда, куда никто из вас не отважился отправиться, спокойно пояснил монах.

— Прикажи задержать этого сумасшедшего.

— Зачем? — спросил Гердвиг. — Я буду следующим.

Хамзин из Тергонта беспомощно развел руками.

— Ты тоже? — спросил он у меня хриплым голосом.

Я молча покачал головой, затем сказал тихо, как бы про себя, но и Гердвиг и Хамзин услышали:

— Два трупа для одного дня более чем достаточно.

Первый беспечно улыбнулся, зато второй кивнул с одобрением.

Мы внимательно следили за Афнелем, едущим к пещере. Поначалу никто, кроме нас, на него не глядел, но когда цель его стала ясна, в обозе началось необычайное оживление. Все бросали свои занятия, выбегали из шатров, бежали со стороны озера, желая во что бы то ни стало увидеть смельчака, который первым переступит порог Неведомого.

— Это величайший день в его жизни, — услышал я тихий голос монаха. Он всегда об этом мечтал.

Непоколебимый, отважный до безумия рыцарь, устремляющийся на глазах толпы навстречу испытанию, повергающему всех в ужас. Дальше этого его мечты не заходили. Для него главное — вот этот миг и он сам по себе награда за все, что он претерпел и что ему предстоит претерпеть.

Я опустился на колени и воздел руки к небу.

— Боже, спаси его!

Гердвиг печально покачал головой.

— Смотри и слушай, — приказал он.

Афнель тем временем остановился у самой пещеры, соскочил с коня, ласково потрепал его по холке, перекрестился и медленным шагом переступил порог пещеры. Я знал, что благодаря форме скалистых стен пещеры каждый, находящийся в долине, услышит слова, произнесенные юношей. Уже сейчас до нас доносился звук его шагов и слышно было его короткое, прерывистое дыхание.

Это произойдет сейчас. Как близок миг, когда будут произнесены Три Слова. Три Слова, являющиеся Столпами Жизни, Три Слова, пролагающие пути мира и определяющие его смысл.

Правильно ли угадал их Афнель? Если да — дай-то ему Бог — то его ждет власть над миром, власть бесконечно огромная и ничем не ограниченная.

Если он ошибается, то тело его навсегда останется в пещере, а душа никогда не попадет в Царство Божие.

— Слушай внимательно, — прошептал мне на ухо Гердвиг, — первое слово будет: «Добро».

— Добро! — гулко громыхнул из пещеры голос и эхо разнесло слово по долине.

Толпа, собравшаяся на безопасном расстоянии от пещеры, громко вздохнула.

— Второе — «любовь», — снова шепнул монах.

— Любовь! — прогремел голос Афнеля.

— А третье? — спросил я дрожа.

— Мудрость, — ответил Гердвиг.

— А потом? — снова спросил я, едва шевеля губами.

— Потом? — голос монаха-рыцаря был полон печали и одновременно бесконечного презрения. — Для него уже не будет никакого «потом».

Афнель медлил. Слышно было лишь его нервное, прерывистое дыхание. Я знал, что это не раздумье над тем, что сказать — он давно уже все обдумал; я был уверен, что Афнель просто хочет протянуть минуту, отделяющую его от приговора.

— Мудрость, — услышали мы наконец третье слово, произнесенное тише, чем первые два.

Толпа застыла в ожидании. Когда затихло эхо, вызванное голосом Афнеля и скалы перестали повторять «: ость: ость: ость:», до ушей наших дошел, а скорее ударил в них жуткий вопль смертельно напуганного человека. Затем был короткий стон, как бы стон облегчения от того, что мучение закончилось так быстро, а потом уже одна только удушающая тишина воцарилась в долине. И мы и вся толпа стояли как пораженные громом, пока наконец, после долгого-долгого молчания люди не стали расходиться, двигаясь медленно, как бы в оцепенении. Не слышно было ни возгласов, ни громких разговоров, лишь изредка кто-то что-то шептал своему спутнику и тут же замолкал, как-будто боясь нарушать эту кошмарную и сокрушительную тишину, повисшую в воздухе с момента последнего стона Афнеля.

— Откуда ты знал? — спросил я, все еще стоя на коленях рядом с монахом.

Тот пожал плечами.

— Чувства и мысли человека похожи на строки в раскрытой книге. Но читать ее может лишь тот, кто познал тайну алфавита.