Дэвид Марусек - Юрек Рутц, Юрек Рутц, Юрек Рутц

Я снова был ошеломлен. До сих пор мне никто никогда не цитировал меня самого.

- У него синдром Альцгеймера, - продолжала Эмма. - Причем на одной из последних стадий. А еще закупорка сердечных сосудов. Не говоря уж о раке предстательной железы и почечной недостаточности. Трудно предугадать, что убьет его первым. Мой муж никогда не ограничивался полумерами. - Она села и налила чаю. - Кстати, вам следует ориентироваться на январь, но если вы закончите раньше, мы сможем высечь надпись на камне.

Высечь на камне. Выражение, которое заставляет сердце писателя биться чаще. Я глянул на Юрека Рутца. Он смотрел прямо на нас.

- Хотите на него посмотреть? Он с той стороны. - Сказала Эмма.

- Камень?

Допив чай, мы обогнули хижину, пройдя мимо огорода и цветущих клумб. За ними обнаружилась большая нефритовая плита размером с тележку. Она была грубо обтесана - ей придали прямоугольную форму. Это был аляскинский нефрит, проинформировала меня Эмма Рутц, они нашли его на своем золотом прииске. Добираться туда - настоящий ад, уверила она меня. Нефрит на Аляске встречается повсеместно, но в основном низкого качества, слишком хрупкий для вырезания надписей, и слишком некрасивый, чтобы делать из него драгоценности. Но качество лежавшего передо мной образца было высоким. Это можно было заметить по квадратной площадке в центре плиты, где она была плоской и хорошо отполированной. Поверхность создавала иллюзию прозрачности, казалось, что смотришь сквозь толщу воды. И кто-то уже начал выводить там надпись. Очень умелой рукой заглавными буквами было вырезано имя ЮРЕК РУТЦ, а под ним - незаконченная строка даты: 9 сентября 1922 г. Ниже оставалось достаточно места для эпитафии из четырех строк.

Снова раздался звук работающей машины, на этот раз гораздо громче и совсем рядом. Я спросил об этом Эмму, и она поманила меня за собой, направившись в густой ивовый кустарник. Пройдя десяток метров, мы натолкнулись на автомобильную буровую установку. На дверце грузовика красовалась табличка с надписью "Гейзер Уэллс" и номер телефона. Оператор, завидев нас, выключил машину. Повернувшись ко мне, Эмма Рутц произнесла:

- Надеюсь, вы знакомы с мистером Буттитлем.

Я действительно был с ним знаком. По работе мне несколько раз приходилось иметь дело с Байроном П. Буттитлем. Помимо рытья колодцев, его фирма занимается бурением тестовых скважин в местах будущего строительства зданий для определения глубины, на которой пролегает вечная мерзлота. Нам такие тесты требовались постоянно. При ведении земельных дел необходимо знать состояние почвы, причем на довольно значительной глубине - ведь если под зданием находится ледяная линза, пусть даже в ста футах от поверхности, оно может просесть, покоситься, или даже совсем разрушиться.

Эмма Рутц спросила Байрона, как продвигается работа. Байрон бросил взгляд на меня, но она кивком его успокоила: можно говорить.

- Нашел мерзлоту на глубине шестидесяти футов, - сказал он. Затем прошел еще столько же, чтобы узнать, какой она толщины. Там она все еще продолжается.

Он вернулся к буровой установке и стал методично извлекать бур из земли. Мы молча за этим наблюдали. Байрон поднял бур на шесть футов, разобрал секцию трубки, затем поднял бур еще на шесть футов, снова разобрал секцию. Уловив паузу в грохоте работающей установки, я спросил его, как глубоко в этих местах залегают грунтовые воды. Прежде чем ответить, Байрон посмотрел на Эмму Рутц.

- Здесь нет воды, насколько я знаю.

Это казалось бессмысленным. Я видел, что он использует бур для сверления водяных колодцев: отверстие было достаточно большим для установки обсадных труб.

Когда Байрон наконец извлек бур, он вытащил застрявший между лезвиями кусок грязи и покатал его на ладони. На нем поблескивали кусочки льда, размером достигавшие десятицентовых монет. Никогда не думал, что обнаружение вечной мерзлоты - повод для праздника, но Байрон П. Буттитль казался довольным.

- Пройду еще шестьдесят футов, - сказал он. - Посмотрим, что там.

Эмма Рутц проводила меня до автомобиля. Сквозь окно веранды я мог видеть силуэт ее мужа - он сидел на том самом месте, где мы его оставили. Эмма вручила мне картонную коробку.

- Некоторые из наших дневников, - пояснила она. - И кое-что из вещей. Просмотрите их повнимательнее.

Я положил коробки на заднее сиденье и уселся за руль.

- Кстати, - сказала Эмма. - Эпитафия должна состоять из четырех строк, а кроме того, в ней по крайней мере дважды должно упоминаться имя Юрек Рутц. И, что очень важно, она должна быть броской.

- Броской?

- Да. Эффектной. Словно призывный звон. Знаете, как бывает - строки вертятся и вертятся у вас в голове. Сможете это сделать, как вы думаете?

За тысячу монет - да, смогу, подумал я.

* * *

Не стоило мне глотать наживку. Видите ли, мистер Дозуа, я очень медленный писатель. И просто патологически дотошный. Каждое свое письмо я проверяю полдюжины раз, прежде чем его отправить. Так вот. Написал ли я эпитафию Юреку Рутцу? Да, я написал их сотни, тысячи... Но ни одна не подходила, ни одна не казалась вдохновляющей. Не говоря уж об эффектности.

Здесь покоится Юрек Рутц,

Он достойным был сыном своей страны

Как в войне, так и в мире.

Нежный, любящий муж, Юрек Рутц.

Это, может, и не лучшее из моих творений, но эпитафия - одна из самых удачных. В поисках вдохновения я перерыл все их альбомы, но задача явно оказалась мне не по плечу.

Военный пилот Юрек Рутц в 1943-м был еще совсем мальчиком, 21 года от роду, когда ему довелось впервые посадить истребитель Р-63 "Королевская кобра" на окраине Фэрбенкса. Он был одним из нескольких дюжин летчиков, перегонявших арендованные самолеты через всю Сибирь нашему дражайшему союзнику в войне против фашизма, Сталину. Фэрбенкс служил перевалочным пунктом: отсюда самолеты уводили уже советские летчики. Юрек Рутц ни разу не провел в городе более одного-двух дней, ему приходилось тут же отправляться в Грейт-Фоллс, что в штате Монтана, за следующим самолетом. И тем не менее, за два десятка коротких визитов он успел полюбить как в сам город, так и в окружавший его удивительный ландшафт.

Ближе к концу войны он встретил медсестру, прикрепленную к одному из войсковых подразделений Воздушных сил в Сьерра-Леоне. Ее звали Эмма Шоукрофт. Эта встреча тоже была очень короткой, но они полюбили друг друга. После войны они поженились, и Эмма последовала на мужем на далекий, холодный север.

Блестящий мастер на все руки,

Рубаха-парень, Юрек Рутц,

Всегда был в обществе средь первых,

Супруг прекрасный, Юрек Рутц.

Юрек и Эмма Рутц быстро освоились среди суровых жителей Фэрбенкса середины столетия. В те дни это требовало немалого мужества - жить в то время в таком месте, хвататься за любую возможность заработать честным трудом, сбрасывать с себя все ограничения своего социального класса, протягивать руку дружбы любой находящейся в пределах видимости живой душе. (Я часто ловлю себя на том, что хотел бы жить в Фэрбенксе в сороковом году, а не приехать в зеленый, пожирающий нефть из трубопровода город в семьдесят третьем.) А Юрек и Эмма Рутц в указанный промежуток времени вкалывали изо всех сил. То они занимались охотой, то содержали придорожную гостиницу, работали землемерами, поварами. Эмма иногда подрабатывала хирургической сестрой. Но самым долгим и серьезным их занятием был золотой прииск, который они открыли где-то на полярном круге. А в сложные времена им помогла выжить как раз работа Юрека Рутца: хороший пилот всегда может найти работу на Аляске, где маленькие самолеты встречаются чаще, чем такси на Манхеттэне.