Фредерик Пол - Девятый день рождения

- ...Президент подтвердил, что против США началась ядерная атака. Над Арктикой обнаружены приближающиеся ракеты. Всем приказано искать укрытия и оставаться там до получения дальнейших сообщений...

Да. Все кончено, подумал Малиберт. Если не навсегда, то по крайней мере на очень долгий срок.

Удивительно было то, что новость о начале войны ничего не изменила. Никто не закричал, не впал в истерику. Приказ искать укрытие не имел никакого смысла в аэропорту Джона Ф.Кеннеди, где не имелось никакого убежища за исключением стен самого здания. Малиберт ясно представил себе необычную в аэродинамическом отношении крышу аэропорта и понял, что любой даже небольшой взрыв где-нибудь неподалеку снесет ее начисто и швырнет через залив. Устоят ли стены - тоже сомнительно.

Но деваться было некуда.

Передвижные группы телеоператоров все еще работали, одному богу известно, зачем. Телевизор показывал толпы на Таймс-сквер и в Ньюарке, застывшие автомобили в заторе на мосту Джорджа Вашингтона, водителей, бросающих свои машины и бегущих к берегу в сторону Джерси. Сотни людей в аэропорту вытягивали шеи, пытаясь через головы разглядеть экран, но все молчали; лишь изредка кто-нибудь называл знакомую улицу или здание.

Потом раздался властный голос:

- Я прошу всех подвинуться! Нам нужно место! И кто-нибудь, помогите нам с пациентами!

Это по крайней мере могло принести какую-то пользу. Малиберт сразу же вызвался, и ему поручили маленького мальчика. Тот стучал зубами от холода, но лоб его горел.

- Ему дали тетрациклин, - сказал врач. - Если сумеете, его нужно переодеть, хорошо? С ним все будет в порядке, если...

"Если с нами все будет в порядке", - подумал Малиберт, заканчивая за него предложение. Что значит - переодеть? Во что он может переодеть мальчика? Малиберт снял с него намокшие джинсы и трусы, достал из кейса свои собственные спортивные трусы и натянул их на мальчишку чуть не до подмышек. Затем Малиберт разыскал под стойкой ворох бумажных полотенец и, как сумел, отжал джинсы. Худо ли бедно, но через десять минут, когда он надел их на мальчика, джинсы все-таки стали посуше.

По телевизору передали, что прекратилась трансляция из Сан-Франциско.

Малиберт заметил, как сквозь толпу к нему пробирается тот самый мужчина из администрации аэропорта.

- Я могу вытащить вас отсюда, - прошептал нежданный спаситель. - Сейчас загружается исландский ДС-8. Никакого объявления не будет - если объявить, охрану просто сомнут. Для вас, доктор Малиберт, есть место.

Малиберта словно ударило током. Он задрожал и, сам не зная, почему, спросил:

- Могу я вместо себя посадить мальчика?

- Возьмите его с собой, - несколько раздраженно ответил мужчина. - Я не знал, что у вас есть сын.

- У меня нет сына, - сказал Малиберт. Но сказал очень тихо.

Когда они оказались в самолете, он посадил мальчишку на колени и обнял так нежно, словно держал собственного ребенка.

Если в посольском клубе аэропорта Кеннеди паники не было, то во всем остальном мире ее хватало. Все прекрасно понимали, что их жизни в опасности. Что-то надо было делать, что угодно - бежать, прятаться, окапываться, запасаться продуктами... Молиться. Городские жители пытались выбраться из огромных городов в безопасность открытых просторов. Фермеры и жители пригородов, наоборот, рвались в города, где, по их мнению, должны быть бетонные подвалы...

И упали ракеты.

Бомбы, что сожгли Хиросиму и Нагасаки, были словно спички по сравнению с теми вспышками, что унесли в первые часы восемьдесят миллионов жизней. Бушующее пламя на сотню метров взвилось над городами. Ветер, превратившись в ураган, подхватывал бывшие машины, бывших людей, бывшие здания и все это пеплом поднимал в небо. Мелкие капли расплавленного камня и пыль зависли в воздухе.

Небо потемнело.

Затем оно стало еще темнее.

Когда исландский самолет, успевший до бомбежки вырваться к океану, приземлился в своей стране, в аэропорту Кефлавик, Малиберт вынес мальчика на руках и по крытому проходу направился к стойке с табличкой "Иммиграция". Здесь собралась длинная очередь, поскольку у большинства пассажиров вообще не оказалось паспортов. К тому времени, когда подошла очередь Малиберта, женщина за стойкой уже устала выписывать временные разрешения на въезд в страну.

- Это мой сын, - солгал Малиберт. - Его документы у моей жены, но я не знаю, где она.

Женщина утомленно кивнула, пожала плечами и пропустила их.

Лоб у мальчика по-прежнему горел, глаза были полузакрыты, и Малиберт думал только о том, чтобы как можно скорее добраться до детского врача.

В автобусе девушка-гид с английским языком, которой поручили группу прибывших, села с микрофоном на подлокотник сиденья в первом ряду кресел.

- Чикаго? Чикаго нет. И Детройта, и Питтсбурга. Нью-Йорк? Нью-Йорка давно нет! - строго произнесла она вдруг, и по щекам ее покатились крупные слезы, отчего Тимоти тоже заплакал.

- Не волнуйся, Тимми, - сказал Малиберт, прижимая его к себе; в полете он узнал имя мальчика. - Никому не придет в голову бомбить Рейкьявик.

И никому не пришло бы. Но когда автобус отъехал от аэропорта всего миль десять, облака впереди неожиданно полыхнули настолько ярко, что все пассажиры зажмурились. База, маленькая авиабаза в Кефлавике - она тоже была военным объектом...

К несчастью, радиация и другие помехи к тому времени сильно ослабили точность наведения ракет. Малиберт оказался прав: никому не пришло бы в голову бомбить Рейкьявик специально, но ошибка в сорок миль сделала свое дело, и город перестал существовать.

Чтобы избежать пожаров и радиации, они объехали Рейкьявик по широкой дуге. И когда в их первый день в Исландии встало солнце, Малиберт, задремавший было у постели Тимоти после того, как исландская медсестра накачала мальчишку антибиотиками, увидел жуткий кровавый свет зари.

На это стоило посмотреть, тем более что в последующие дни рассвета никто больше не видел.

Хуже всего была темнота, но поначалу это не казалось таким уж важным. Важнее казался дождь. Триллионы частичек пыли, сажи конденсировали водяной пар. Образовывались капли. Лил дождь. Потоки, моря воды с неба. Реки переполнялись. Миссисипи вышла из берегов, и Ганг, и Желтая река. Асуанская плотина сначала держалась, пропуская воду через края, но потом рухнула. Дожди шли даже там, где дождей никогда не было. Сахара познала наводнения. В Китае десятилетняя норма осадков пролилась за неделю, и водой догола отмыло когда-то плодородные холмы.

А темнота не уходила.

Человечество всегда жило, на 80 дней опережая голод: именно на такой срок можно растянуть суммарные запасы продовольствия всей планеты. И человечество вступило в ядерную зиму, имея запасов ровно на 80 дней.