Павел Гросс - Проект - В(c) (Деформация Вельзевула(c)) (фрагмент)

Алиса проснулась от слабого, отдаленного крика петуха. Уже светило солнце, и настенные часы тонно отмеряя свой безудержный ход, показывали без четверти двенадцать. Девочка привстала на локтях и тут же посмотрела на стол. Под белым, вафельным полотенцем стоял в паровой бане завтрак. Она опустила голые ноги на холодный пол и тут же приподняла их обратно на кровать. - У-ф-ф... - фыркнула она, морщась, - ну и холодина же тут... Она обвела взглядом комнату. Та же, собственно обстановка, плюс утреннее парево и... человек, лежащий в совершенно неудобной позе прямо под дверью. Человек? А-а-а, это же ее отец - Дмитрий Николаевич Кукушкин - смотритель маяка. Он лежал с обнаженным торсом на полу, заложив обе руки за спину и задрав, до хруста шейных позвонков, голову. Отец неумолимо храпел и изредка посапывал, когда старался в пьяно-сонном угаре вздыхать. - Папочка... - прошептала дочь, вставая с постели. Она прошмыгнула к отцу и потрогала его за голову. - Папочка... - повторила она. Отец тут же заворочался и, разодрав один глаз, тут же захрипел: - А-а-а, - он приподнялся на локтях, занеся над бедным созданием руку, это ты собачье отродье?!.. А ну... пшла вон, в конуру к Жучке! Отец шлепнул Алису по раскрасневшейся щеке рукой и, развернувшись на другой бок, снова заснул. Отскочив к противоположной стене, Алиса закрылась обеими руками. Как же больно... больно... больно... Только боль сейчас исходила откуда-то изнутри, из самого, разваливающегося пополам сердца. Девочка выпрямилась во весь рост и, подойдя к столу, приподняла полотенце. Крынка парного коровьего молока и кривой ломоть ржаного хлеба. И больше ничего... Она взяла хлеб и, прижав его к груди, отошла к противоположному краю стола, на котором лежал сложенный вчетверо, тетрадный листок. Алиса откусила хлеб, положила его обратно на стол и, забрав бумагу, развернула ее. В ровных полях, с вертикальными красными линиями по краям было написано бабушкиным, каллиграфическим почерком:

"Не в силах больше терпеть, Алиса! Еду в райцентр... лишать твоих родителей прав... будь хорошей девочкой, никуда от маяка далеко не уходи! И возьми в моей шкатулке волосатика - домовенка. Помнишь? Я тебе говорила, что он поможет тебе в самую трудную минуту. Меня не будет два дня: сегодня и завтра... Потом я тебя заберу и отвезу к себе домой, в Южно-Сахалинск. Дождись меня, моя девочка! Твоя любящая бабуля..."

Алиса сложила бумагу в два раза и спрятала ее в карман спортивной курточки, в которой она практически всегда ложилась спать. Вернее... она ее никогда не снимала. Подойдя к шкафу, девчушка открыла дверь, и достала изнутри маленькую, резную шкатулку с вырезанным посередине, на крышке солнцем с множеством разветвленных лучей. А вот и бабушкин фамильный оберег, такой теплый и веселый, навевающий внутреннее чувство радости...

Она вышла из домика и направилась к берегу, где гурьбились и дико кричали, стараясь разделить добычу, чайки. В глазах Алисы все еще стояли слезы от обиды... "Не может быть, чтобы мама и папа, они ведь не могут меня не любить, думала она, пробираясь по шаткому подвесному мостику, перекинутому через небольшую расщелину, - ...разве ты, Господи, можешь позволять им поступать так со мной?!.. Разве я этого заслужила?!.." Она шла, едва переставляя ноги. Доски настила мостика предательски поскрипывали при каждом движении. Внизу, в нескольких метрах от подвесного моста раскинулись уродливо обтесанные постоянными приливами и отливами, большие, средние и маленькие камни - голыши, среди которых можно было рассмотреть какой-то наносной морем мусор. Девочка, держалась рукой за почерневшую от времени веревку - поручень и... В какую-то секунду что-то под ее весом скрипнуло. Раздался странный треск и... ее потянуло вместе с настилом в начале немного в сторону, потом вниз и, наконец... Мостик неожиданно прогнулся и часть его настила, с шумом обрушилась вниз, прямо на смертельный ковер из камней. Алисины ноги сами собой соскользнули, рука по инерции вцепилась в веревку. Но тело, оно продолжало тянуть в низ. Глаза сами собой закрылись, и бедное дитя неминуемо полетела на камни. Над головой кричала чайка. Видимо она пыталась на своем птичьем языке разбудить потерявшую сознание Алису. Подействовало. Девочка осторожно открыла глаза и первое, что она увидела - это голубое, странно-спокойное небо. Надрывно болело правое колено, а сердце подсказывало: "Не бойся, просто ничего не бойся... Боль сейчас проедет! Ты жива!" Ребенок приподнялся на локтях и постарался осмотреться по сторонам. Она лежала на тех самых камнях, на которые, при падении можно было бы легко разбиться на смерть. Но Алиса почему-то была жива и здорова. Она подняла голову и посмотрела наверх. Прямо над ней, тяжелыми плетьми болталось то, что всего несколько минут назад было переправой-мостом через небольшую пропасть. Видимо произошло непоправимое. Мост рухнул, как раз в тот момент, когда девочка находилась примерно на его середине. Иначе как объяснить то, что она сейчас лежала на камнях, на дне каменного мешка провала? Точно, мост рухнул, утаскивая за собой все-то, что можно было утащить, в том числе и ее - живого, полного жизни человека. Она посмотрела направо, а потом налево... Вокруг валялись осколки досок настила моста. Но как? "Ничего удивительного, - подумала Алиса, потирая ушибленное колено, - всю ночь бушевал ураган... В это время года они чередой прокатываются через бухту, снося все, и вся на своем пути. Словно подметают все старое и более непригодное к жизни... Вот и мост! Когда его в последний раз ремонтировали? Разве что при царе горохе?!.." Алиса встала и... приподнимаясь, вдруг почувствовала, что с ее груди падает что-то маленькое и теплое. Она посмотрела себе под ноги. О-о-о, это был старинный бабушкин оберег, который принадлежал домовому этого дома-маяка. Она присела на корточки и приподняла безделицу. - Неужели это ты? - прошептала она, переводя дыхание. - Неужели ты спас меня? Алиса прижала к груди, зажатый в маленьком кулачке деревянный оберег. - Неужели ты спас меня от смерти? Она раскрыла ладонь и впилась глазами в бабушкин подарок. В нем сейчас было что-то странное. То, что ранее она не замечала. Но что? Она осторожно покрутила его и... На одной из граней оберега виднелись капельки нечеловеческой крови. Но это была ее, Алисина, кровь. Она при падении рассекла колено и, видимо испачкала безделицу. Но не это больше всего привлекло ее внимание. Талисман немного потемнел и теперь он стал еще более горячим, чем прежде, до того, как случился обвал подвесного моста. Дитя убрала оберег в кармашек и хромая направилась в сторону скал. Над водой шныряли все те же, безумные чайки. Теперь они отчеканивали странную, скорую птичью речь. Они взмывали высоко в воздух, замирали там, а потом камнями падали к воде. Оказавшись у ее покачивающейся поверхности, они снова замирали, делали совершенно необъяснимый пируэт над водой, а потом вновь и вновь взмывали в воздух. Алиса прошла несколько метров, пока не увидела одну из птиц, лежащую и трепещущую крыльями у кромки воды. Она, сообразив, что с птицей случилось что-то неладное, быстро пошла в ее сторону. Чайка лежала на боку, вся перемазанная, то ли в крови, то ли в какой-то багровой, липкой жидкости. Ее крыло оказалось действительно перебитым в районе сустава. Девочка, аккуратно приблизившись к ней, присела на колени, превозмогая собственную боль и протянула вперед дрожащие руки. - Милая моя, - прошептала она, глотая редкие слезы, - как же это с тобой приключилось? Бедная, несчастная чайка. Давай-ка я отнесу тебя в дом... Ребенок на секунду задумался, осекся и проговорил: - ...вернее, нет! В дом я тебя не смогу отнести - лучше в сарай. А то, ненароком, отец тебя добьет до конца. Он не злой - виной всему эта ужасная водка...