Питер Ричи - Случай в метро

Пол ощущал движение воздуха в туннеле, легонько давившее сейчас ему ва грудь. Он старался сдерживать дыхание, стоять не шевельнувшись, чтобы, не дай Бог, не выдать себя неосторожным вздохом напрягшихся легких. Ноги заболели и, пошевелив дальцами, он почувствовал дырки в своих носках. И носил-то всего какую-то неделю, а ведь на этикетке обещали, что ими чуть ли не вечность можно пользоваться! Разумеется, это было весело, но Пола сейчас совсем не рассмешило. На всякий случай он осторожно вынул из кармана одну туфлю и стал нащупывать стальную подковку на каблуке.

Шаги зазвучали прямо напротив ниши. "Проходи! - беззвучно взмолился он. - Ну проходи же!...."

Эхо вернуло ему его же слова. Все! Он выдал себя, раскрылся. Теперь конец, игра окончена. Он с силой вцепился в туфлю.

Шаги тут же замерли. Человек тихонько откашлялся и стал переминаться с ноги на ногу, явно раздумывая над тем, откуда же до него донесся этот голос. Пол совсем перестал дышать, но был уверен, что его с головой выдают бешеные удары сердца, слышимые во всех концах туннеля. И ничего с ним не поделаешь: чем больше ты их сдерживаешь, тем сильнее они звучат.

Оба замерли, совершенно недвижимые. Патовая ситуация, "Если бы это было в кино, - подумал Пол, - здесь обязательно бы сделали перерыв, и мальчишки начали разносить мороженое". Он с нетерпением ждал, что усжмшит долгожданный голос: "А сейчас мы объявляем короткий..." Но нет, все было тихо. Ничто не нарушало тишины. Напитки и мороженое не предлагались.

Пол весь изошел и начал уже подумывать, не броситься ли ему из своего укрытия вперед н что есть сил садануть неизвестного туфлей по голове, телу, по чему попадется. Что угодно, только не это пассивное, изматывающее бездействие, ожидание неизвестно чего. Но странно - он не мог заставить себя пошевелить даже пальцем, тело отказалось подчиняться командам мозга. Он мысленно взирал на свои члены подобно командиру, окидывающему взором взбунтовавшееся войско: отчасти разгневанный фактом явного неподчинения, но и гдето умиротворенный тем обстоятельством, что перспектива скорой смерти чуть отодвинулась.

Краем глаза он скользнул по светящемуся циферблату часов: 4.30. Ноги Пола затекли и основательно замерзли, хотя мозг почти полностью отрешился от нависшей опасности, притаившейся за краем ниши. Иногда бывает, что страх парализует какие-то зоны сознания. Возможно, в этом заключалась одна из хитростей природы; подобным образом предохранить рассудок в минуты кризиса от опасности помешательства.

Но вот человек на рельсах снова стал двигаться, медленно перемещаться туда-сюда, как бы ища что-то, оброненное им на земле. Десяток шагов туда, столько же обратно, опять туда и снова обратно. Он явно не спешил. Вероятно, удовольствие для него заключалось не столько в осуществлении зловещего плана, сколько в его предвкушении. Если это так, то он явно растягивал это удовольствие. Он даже не предпринимал попыток отыскать Пола, заговорить с ним. Как обжора, сшивающийся возле праздничного стола, принюхивающийся к стоящим на нем яствам и предвкушающий скорое пиршество.

Эти шаги ввергли Пола всостояние полутранса. Он предался восторженно-отстраненным размышлениям о том, как выглядит этот человек, какой он: толстый или тонкий, молодой или старый? С бородой? Похож на бродягу?

Перестук шагов продолжался - частый и уверенный.

Значит, молодой, во всяком случае, не старик. И озлобленный. Может, даже сумасшедший. Пол с трудом осознавал, что все это практически не имеет никакого значения. Его убежище было раскрыто. Тиканье часов на руке совпадало со стуком сердца и ритмом шагов по шпалам, образуя единый и зловещий оркестр, в котором ударные инструменты явно исполняли ведущую партию.

Но в 4.45 в мозгу Пола колыхнулась обнаженная мысль: ведь скоро рассвет, а значит, придут служители метро. Но самое главное - начнут ходить поезда. Вот бы только продержаться еще полчаса или около того, тогда от невидимого преследователя останется лишь кровавое месиво да лохмотья одежды. Эта надежда одновременно возбудила и ужаснула Пола - это будет чудовищно. Но ничего другого ему не остается. Если стоишь на пути летящего по рельсам поезда, этого не избежать.

Все чаще взгляд Поля возвращался к светящимся стрелкам часов. 4.50, 4.55, 5.00. Вот уже 5.10, 5.13... Точно в 5.15 он услышал звук, походивший на шипение поджариваемых сосисок. И вздох - резкий, короткий вздох, вслед за которым весь туннель разом озарился слабым светом. И Пол все увидел.

Прямо напротив него на рельсах стоял тощий мужчина лет сорока в потертом мешковатом костюме, который был ему явно велик на несколько размеров. Глубоко сидящие глаза, выглядывавшие из-под видавшего виды котелка, внимательно всматривались в стену над головой Пола; на лице застыло выражение возбуждения, рот слегка приоткрылся. В неярком желтоватом свете плафонов человек казался изможденным, даже болезненным. У его ног лежал приоткрытый портфель, из которого выглядывало блестящее лезвие ножа.

Неожиданно мужчина резко выгнул спину, повернулся на каблуках и прямо, как дерево, рухнул на землю. Вновь послышался шипящий звук, и Пол почувствовал запах горелого. Из-под живота упавшего человека выпорхнул язычок оранжевого пламени. За какие-то несколько секунд все его тело оказалось охваченным огнем, желтые струйки которого бросали неровные, размытые отблески на стены туннеля.

Пол съежился, застыл недвижимый, с трудом сдерживая подкатывающее чувство дурноты от обволакивающего запаха горелого мяса и дыма. Неожиданно человек на рельсах начал дергаться, извиваться, чуть ли не подпрыгивать. Вот он буквально сел, охваченный пламенем, потом опять упал, выгнув спину и ожесточенно откинув ногу. Пол бросил мимолетный взгляд на его лицо - сейчас глаза человека горели безумием, едва не вылезая из орбит, челюсти то открывались, то опять сжимались, как будто он медленно жевал большой жесткий кусок мяса. Кожа на лице вздувалась пузырями, которые, лопаясь, сочились мутной жидкостью. Затем тело еще раз дернулось и снова замерло. До Пола донесся хлюпающий звук, словно внутри человека что-то лопнуло, не выдержав неимоверного напряжения. И действительно, живот человека расползся косой бороздой, выплеснув наружу остатки булькающей и мгновенно закипающей жижи. От одежды и верхних кожных покровов не осталось и следа, ребра торчали из груди наподобие зубьев гигантской расчески, которую кто-то поддел носком ботинка из густой грязи.

Пол не мог больше оставаться в своем убежище. Он нацепил туфли и побежал по плитам в сторону станции. Где-то на полпути он неловко бросил косой взгляд назад, к затихающему, почти домашнему пламени на рельсах, и почему-то вспомнил свою последнюю рождественскую елку, только запах сейчас никак не напоминал ему аромат жареной индейки.