Александр Зиборов - Стена

- Пустите меня! - кричал ученый, вырываясь из грубых пут. - Я должен её свалить! Я могу её свалить! Вы это сейчас увидите! Пустите меня! Звери! Проклятье вам! Не-на-ви-жу!

- Безумец! - презрительно процедил Скос. Плотно сжал сухие тонкие губы и с внешне невозмутимым видом внимательно осмотрел Стену. Подошел ближе и прильнул одним глазом к трещине, но сразу же испуганно попятился. На какое-то мгновение утратил маску бесстрастия, тут же быстро овладел собой, придав лицу обычный невозмутимый вид. Собственноручно замазал трещину, а потом велел стражникам:

- Уведите его.

Ученый неистово сопротивлялся и его поволокли силой по земле, оставляя в пыли длинный след...

Днем на центральной площади жрецы объявили о неслыханном злодеянии Ниса, сообщили, что боги покарали его безумием, а потом, как и предвидел изобретатель, публично сожгли его машину.

Молча расходился народ, сочувствуя ученому, но никто не осмелился выступить в его защиту.

Лишь один Эрр бесстрашно расхаживал по улицам, громко проклиная Стену и жрецов, призывая латийцев последовать примеру Ниса. Поэт страстно кричал в закрытые окна домов:

- Трусы, вы боитесь Стены! Верно говорил Ур: "Самая страшная стена та, что находится в нашем сознании! "Она убивает все лучшее в нас! Преграждает пути к свободе, счастью! Стены делают нас рабами!..

Серые солдаты косо посматривали на него, но не трогали, таково было повеление главного жреца. Тот считал, что еще не время: пусть народ немного успокоится, а потом наступит черед и следующей жертве. Слишком уж много недовольных, об этом доносили шпионы, - может случиться бунт. Как это произошло, например, после очищения огнем мятежного Ура, о чем свидетельствуют исторические хроники.

Под вечер Эрр разошелся вконец: он напоминал безумного и Скос приказал силой отвести его домой, запереть там и на выпускать до тех пор, пока из образумится.

Поздней ночью через окно поэт выбрался наружу и направился к Стене. Здесь находился полусонный страж. Эрр оглушил его ударом лома по каске, связал, сунул ему в рот кляп. Затем принялся за дело, оказавшееся не по плечу Нису: стал крушить Стену, пытаясь расширить трещину.

Быстро, ох как быстро летело время, а работа продвигалась медленно. Уж слишком мал был человек перед могучей Стеной. Вот если бы у него имелась машина Ниса, тогда бы другое дело!..

Заалел восток, предвещая скорый рассвет. Еще немного и наступит утро. Оно принесет ему смерть, ибо жрецы не простят святотатства. Эрра схватят и казнят. Он побежден, но не Стеной, а жрецами и их приспешниками. Если бы не, они, то он бы сумел разрушить преграду - ничего божественного в ней нет! Это просто крепостная Стена, чудовищной змеей опоясавшая страну и превратившая её в огромную тюрьму, а людей - в узников...

А вот и они!

Поэт увидел отряд серых солдат, направлявшихся к нему. Он посмотрел на Стену и плюнул в сердцах на нее от того, что не успел достичь желаемого. Решительно повернулся к врагам, не желая сдаваться без боя. Его лицо было спокойным и лишь в глазах бушевало пламя гнева. Эрр взял наизготовку лом и шагнул навстречу солдатам. Те оторопели, ибо привыкли, что им уступают безо всякого сопротивления, а вид поэта ясно говорил о его желании драться до последнего. Они же от этого давным-давно отвыкли - их все боялись, им беспрекословно подчинялись.

С опаской солдаты вытянули из ножен сабли, и вовремя: Эрр первым бросился на них. Под ударами тяжелого лома хрупкие клинки разлетались на куски. Отчаяние придало поэту такую силу, что слабая решимость солдат оказать сопротивление быстро испарилась под неистовым напором противника они поспешно обратились в бегство.

Эрр не радовался победе, так как сознавал, что выиграл сражение, но не битву. Они вернутся в еще большем количестве и с арбалетами, а против стрел он бессилен.

Поодаль кучками собирались любопытные. Они с жалостью посматривали на Эрра, считая его обреченным.

Он же не находил себе места из-за бушующего в нем гнева. Сознавал, что жить ему осталось немного, так неужели он будет безропотно ждать, словно баран мясника, пока они явятся и прикончат его? Лучше поработать немного, пусть хоть на самую малость, но ослабить Стену! Потом другой, что придет за ним, довершит начатое.

Поэт взялся за лом, всадил его в щель и сразу же выворотил большой блок. Потом второй, третий... Оказывается, он многое успел сделать за ночь! С удвоенной энергией налег на инструмент и Стена закачалась. Ну, еще немного!..

Вдали показались солдаты.

Он надавил еще сильнее: Стена вновь дрогнула и казалось вот-вот рухнет, но все еще каким-то чудом держалась. Неожиданно с решительным кличем ему на помощь бросился юноша и они вдвоем налегли на лом. Стена пошатнулась...

Солдаты остановились и тут же опасливо отпрянули назад. Едва успели отскочить в сторону и сами смельчаки, как вывалилась часть Стены, образовав проем. С его краев стали рушиться грузные глыбы... Одна угодила в Эрра, повалив его наземь.

Раздались ликующие крики латийцев и пыль еще не успела улечься, как они все в едином порыве, подхватив на руки поэта, ринулись в пролом...

А за Стеной огромным чудесным ковром лежала бескрайняя степь с узорами из ярких цветов на зеленом фоне пряных трав. От них, от безграничной дали, от ощущения только что приобретенной свободы кружилась голова. Все весело смеялись, срывали цветы и составляли букеты, а девушки плели венки и гирлянды.

Из-за горизонта, а не из-за Стены, как они привыкли, неспешно поднялось лохматое оранжевое солнце, и на латийцев подул теплый солнечный ветер. Наступало утро...

- Смотрите, смотрите! - раздался изумленный крик, и тут все увидели небольшой табунок лошадей, выбежавших из лощины. Значит, это не сказка, не вымысел? Кони и в самом деле существуют!

Они с игривым ржанием бегали по лугу. Легко, точно переливаясь с места на место. Гривы их тяжело тряслись, шерсть блестела от утренней росы, а хвосты стелились по ветру. Кони, резвясь, летели над верхушками трав, вызолоченные утренним солнцем, как чудесное видение, сказка! Живое воплощение ничем не ограниченной свободы.

Эрр, затаив дыхание и позабыв про боль в ушибленном боку, любовался лошадьми. Никогда в жизни он не видел ничего более прекрасного и волелюбимого, чем они. И слезы невольно текли из его глаз.