Александр Силецкий - Твое право

Я подошел к окну, случайной зарешеченной дыре в двухметровой стене. Я видел немного - лишь кусок площади перед тюрьмой и эшафот посреди нее, и огромного, в красном переднике палача, он точил топор, и ослепительно улыбался, и пел песни: вероятно, он был очень рад, что выдался такой ясный день и сияло такое теплое солнце. Он был палачом и, убивая людей, очищал их души от земных грехов. Он был спасителем человеческих душ и гордился этим.

Раздался звук отодвигаемого засова, сколько раз уж я слышал его, когда меня вызывали на допрос, тяжелая железная дверь со скрежетом отворилась, и на пороге появился стражник с факелом в руке. Из-за его спины выглядывали хмурые, злые лица незнакомых мне людей.

- Идем, - сказал стражник и потянул за цепь, сковывающую мои руки.

Мы вышли. Нас окружили люди, и мы зашагали вниз по крутой стертой лестнице. Мне показалось, что этот путь не кончится никогда. Мы все время будем идти вниз и вниз, неизвестно куда, неизвестно зачем, вечно будем спускаться, тяжело ступая со ступени на ступень, и будет греметь и тянуть эта проклятая цепь, будет гореть, содрогаясь, факел и где-то в душе, в самом дальнем ее уголке, будет жить, и корчиться, и нестерпимо жалить затаенный, неистребимый ужас, вечный страх. Но лестница кончилась, и солнце брызнуло нам в глаза пригоршней золотого света. У меня закружилась голова, синее небо, чистый воздух, шум тысяч людей - все вдруг навалилось на меня, я зажмурился, забыл, куда и зачем иду, я просто шел, шагал по теплой земле и улыбался - нет, не людям, самому себе, и все было таким простым и нестрашным.

Я представил себе, что я великий художник, нет, лучше полководец, я вступаю в город, народ бежит навстречу и плачет от радости, играет музыка, и люди кричат: "Ура, ура, слава ему!" - и еще что-то кричат, что-то странное, но тоже восторженное.

- Смерть! Смерть ему!

Вот что они кричат. Но почему же...

Ах да, город знает все... Сбежались все, от мала до велика, страшно интересно глядеть, как убивают человека!

Мы дошли до эшафота. Мы поднялись на него, и я увидел красный фартук палача, его ослепительную улыбку - весна, весна, что делать, господа! его сверкающий топор и понял: вот и конец.

Внизу, у эшафота, стояли мои друзья; я видел их, и они видели меня, но опускали глаза, боясь встретиться со мной взглядом, будто были в чем-то виноваты, и я чувствовал себя одиноким, отгороженным от мира невидимой стеной.

Меня раздели до пояса. Палач добродушно похлопал меня по плечу и сильной рукой пригнул к плахе. Добрый малый, он даже как-то пытался утешить меня... Он не сказал мне грубого слова, не дернул со злостью за звенящую цепь. Сколько уж таких, как я, отправил он на тот свет, но он не оскорбил никого, потому что понимал: каждому немножко жаль покидать этот мир. Славный малый...

Мне протянули белую тряпку и хотели завязать глаза. Я отказался. Зачем? Ведь все будет длиться одну лишь секунду, мгновение одно... Блеснет на солнце топор, затаит дыхание толпа. Вот, я уже слышу, как ветер шумит под топором. Сейчас...

В каюте было темно. Я даже не сообразил поначалу, как очутился здесь. Я еще слышал свист рассекаемого воздуха.

Я встал с кресла, сбросил опутывающие меня провода, пробрался к стене, нашарил выключатель и зажег свет.

Давид (так назвался мне изобретатель) сидел в углу, закрыв лицо руками, и раскачивался из стороны в сторону.

- Что с вами? - я подошел к нему. Он отдернул руки и взглянул на меня испуганно и зло. - Вам плохо? - спросил я.

- Нет, нет, ничего, - он встал. - Все нормально. Просто очередная неудача. Понимаете, - вдруг закричал он, - замещение в дальних эпохах неосуществимо!.. Во всяком случае, на моем аппарате.

- О чем вы говорите? - не понял я. - Какое замещение?

- Да, все это, конечно, выглядит немножко диким, - вздохнул Давид. Кажется бредом. Впрочем, не только вам, но и мне, признаться, иногда тоже.

- Но, погодите, что это было такое? Что я видел?

- Сейчас объясню. Все, что вы видели, пережил я. В действительности. Просто в самую последнюю секунду, в какую-то долю ее, вероятно, как-то исказился ход времени, прогнулось пространство, и меня перебросило сюда, в вашу эпоху, за много миль от моего дома. Почему, как - этого я не знаю. Самое интересное то, что, очутившись у вас, я как бы стал вашим современником во всех отношениях, но память моя сохранила и все прежнее. И тот ужасный миг тоже остался со мной. Поначалу я даже было обрадовался столь чудесному спасению, но потом нашел в библиотеке хроники моей страны и моего времени, и тут, увы, меня ждало разочарование: я все-таки был казнен. Значит, я исчез из своего времени лишь на какую-то долю секунды, не замеченную никем. Я живу в вашей эпохе годы, а там все еще истекает эта доля секунды. Когда она истечет, когда я вернусь - неизвестно. Но я не хотел умирать, я хотел жить и потому начал действовать. Я построил машину времени. Чтобы жить в будущем, я должен был уничтожить свою смерть в прошлом, попросту заменить себя кем-то другим. И я заменял. Я боялся, что не успею, я спешил, но, понимаете, мой аппарат слаб. В решающий момент все возвращается на прежние места. Я даже не знаю, почему...

Он опустил голову и замолчал. Вид у него был жалкий и совершенно убитый.

- Значит, вы хотели пожертвовать мной, чтобы спасти себя? - дошло наконец до меня. - И вся болтовня о фильме, об эффекте присутствия служила лишь одному - возбудить во мне интерес, любопытство, чтобы я, не ведая ничего дурного, отдался во власть вашего аппарата?! Но ведь это же подло, это преступление, в конце концов!

- Ах, - вздохнул Давид, - теперь ничего не изменить. Конечно, вы вправе считать меня негодяем, подлецом, кем угодно, но поймите: каждый имеет право на жизнь, не только вы, но и я тоже! Я читаю мысли людей, я знаю, все они думают прежде всего о себе... Пойдемте, сейчас остановка. Мне сходить.

Он спрятал приборы в объемистый чемодан, молча взвалил на плечо рюкзак и вышел из каюты. У трапа он остановился и вдруг схватил меня за руку.

- Послушайте, - с жаром прошептал он, - будьте снисходительны. Вы ведь мне не верите до конца, я знаю. Вы думаете, хотите думать, что это был всего лишь фокус, трюк - вас это успокаивает. Но, честное слово... Я виноват, каюсь. Можете донести на меня - только вам никто не поверит... Все получилось нелепо. Но знаете что? Вы сегодня много вытерпели из-за меня. Я в долгу у вас. Ну, хотите, я доставлю вам какую-нибудь радость, верну вам чью-либо утраченную жизнь? У вас умерли недавно родители - я мог бы их оживить. Да! На небольших участках времени моя машина действует безотказно. Маленькая замена, кто-то незаметно исчезнет - зато сколько у вас будет радости! Ну? Что вам до других?

Тусклый фонарь возле трапа раскачивало ветром, и черные тени то набегали на лицо Давида, то отступали, обнажая два горящих, умоляющих глаза.