Ион Хобане - Своего рода пространство

- Вы знаете... я хотел... - пробормотал я, осматриваясь, словно бы ожидал помощи со стороны.

Уэллс по-своему воспринял мою неуверенность:

- В доме мы сможем поговорить без помех. - И он предложил пройти вперед, указав на освещенный косыми солнечными лучами домик. Я сделал несколько шагов, лихорадочно ища предлог для достойного отступления.

- У вас необычная наружность, - заговорил он снова, открывая калитку. Это усилит подозрительность моей хозяйки.

- Не понимаю, - произнес я во второй раз за этот день. Впрочем, мне надо было...

- Ей кажется, что писательство не очень респектабельное занятие, продолжал Уэллс, - тем более что я обычно работаю ночью...

- Вероятно, он почувствовал, что я хочу удрать, и плел вокруг меня обманчивую словесную паутину. Очнувшись, я обнаружил, что сижу в кресле, покрытом цветным чехлом. Напротив меня стоял рояль с поднятой крышкой, на пюпитре лежали ноты. Соната Генделя. Над роялем было высокое окно, в котором отражался кровавый закат. В комнате пахло цветами и свежей типографской краской от кипы книг. Я поднялся, чтобы посмотреть их, и Уэллс, стоявший рядом у полок, заметил:

- Это последние издания. Теперь я пишу рецензии для "Пэлл Мэлл Газетт".

Я взял книгу и машинально принялся листать ее.

- Чего вы, собственно говоря, хотите?

Я вздрогнул.

- Я?

- Ведь вы же проделали такой путь не для того, чтобы познакомиться с малоизвестным публицистом?

- Малоизвестным?!

И я пошел рассказывать: о появлении Путешественника, об усовершенствовании машины времени и о случайности, благодаря которой я отправился в прошлое.

Уэллс улыбнулся:

- Хотите заставить меня поверить в мой собственный вымысел? "Время лишь своего рода пространство" и так далее?

Я подошел к окну. Рабочие ушли. Дорога была пуста.

- Она рядом, - сказал я. - Метрах в ста отсюда. - И вынул из кармана белые рычажки.

- Каждый может изготовить два рычажка и утверждать потом...

- Вы бы стали сами так стараться, чтобы разыграть незнакомого человека?

Он пожал плечами. Тут я бросил в бой тяжелую артиллерию.

- Вы закончили "Машину времени"?

- Сегодня ночью. Но откуда вы знаете, над чем я работаю? Вы говорили с Нейвед?

- Нейвед?..

- Это бывший директор "Нейшнл Обсервер". Он намерен издавать журнал и предложил мне...

Я прервал его:

- Вы послали ему рукопись?

- Я ведь вам сказал, что лишь сегодня ночью...

Мне нужно еще раз ее просмотреть.

- Отлично. Тогда я напомню вам последние фразы из письма Путешественника: "...На самом деле, я просто заснул в мастерской. Я сочинил все это, размышляя о судьбе рода человеческого. Я говорил, что все это случилось взаправду только для того, чтобы увеличить интерес к рассказу".

- Ладно, пойдемте, - решился Уэллс. - Не знаю, как вы сумели прочесть эту концовку, но вы заинтересовали меня. Так или иначе прогуляться перед ужином не повредит. Если бы вы знали, как я писал этот роман... Ночь за ночью, в холле, при свете газовой лампы...

Стало прохладно. Я снова подумал о путешественнике, который, должно быть, неистовствовал в своей временной клетке.

- Господин Уэллс, нужно обязательно...

Он не дал мне закончить.

- Уайлд утверждает, что "Жизнь является отражением искусства..."

- "И придает фантастике реальную форму", - закончил я цитату.

- Значит, вы читали его?

- Да, читал, хотя считаю, что это всего-навсего парадокс.

- В таком случае, скажите, зачем вы сконструировали эту машину?

- А текст?

- Мне легче допустить, что вы обладаете способностью читать на расстоянии, как покойная мадам Блаватская.

Я кинулся к машине, установил рычажки, повернул пусковой рычаг и, устраиваясь на сиденье, произнес:

- Мое исчезновение убедит вас.

- Надеюсь, вы еще вернетесь, - ответил Уэллс, чуть улыбаясь.

- Только чтобы показать вам румынский вариант машины времени выпуска 1972 года!

- Румынский? - улыбнулся он.

Я нажал на левый рычажок.

Путешественник стоял вполоборота к телефону, который продолжал пронзительно звонить. Вначале я подумал, что моя встреча с Уэллсом была всего лишь галлюцинацией, но потом понял, что вернулся в то же мгновение, и которого убыл. Путешественник повернулся ко мне лицом. Я увидел его глаза, и меня поразил их необычный золотистый оттенок. Весь его облик изменился. Он казался выше и сильнее, а бледное лицо покрывалось загаром, характерным для людей, проводящих много времени на свежем воздухе. Одной рукой он приподнял меня с сиденья и поставил на ноги. От усилия его мускулы напряглись, натянули пиджак на груди, и пуговицы разлетелись по комнате. И тут я увидел его настоящую одежду: блестящую ткань, которая плотно облегала могучее тело. Машина внезапно исчезла без всяких побочных эффектов, сопутствовавших ее появлению в комнате. Еще на что-то надеясь, я бросился на балкон, но не увидел ничего, кроме огней вечернего города.

Ночная прохлада несколько отрезвила меня. Я нашел, что меня просто-напросто провели. Путешественник во времени прибыл не из прошлого, а из будущего. Он притворился героем Уэллса, чтобы легче установить контакт с миром, который привык к тому, что предсказания великих писателей сбываются.

Возможно, он открылся бы мне, если бы мое приключение не подсказало ему, что прошлое может быть лабиринтом, из которого нет выхода.

Я понимаю, что всему этому трудно поверить. Уэллс ведь не переделал "Машину времени", и кончается она так, как... Ну, вы знаете, как она кончается. Да и я сам - единственный человек, видевший машину времени, порой начинаю сомневаться в том, что это было на самом деле. И тогда я открываю ящик письменного стола, беру шкатулку и вынимаю из нее три пуговицы... Ученые многих институтов безуспешно пытались определить: из какого материала они сделаны. Они разглядывают их, вертят так и сяк и кладут обратно в шкатулку. Я хочу сохранить эти пуговицы как пароль, как опознавательный знак - до новой встречи с Будущим.