Олег Авраменко - Воины преисподней

Бату неподвижно лежал на спине и не мигая смотрел на застилавшие небо низкие серые тучи. Можно было подумать, что хан уже мёртв.

– Эй, – негромко окликнул пленника Читрадрива.

Никакой реакции не последовало. Тогда по его знаку один из русичей слегка кольнул Бату кончиком копья. Тот вздрогнул, медленно повернул голову и мутными раскосыми глазками уставился на Читрадриву.

– Настал твой смертный час, хан Бату, – сказал он, сосредоточившись на вделанном в перстень камне.

Безжизненная обветренная маска, бывшая некогда суровым, волевым лицом великого воина, так и осталась мёртвой маской. Взгляд пленника ни на мгновение не прояснился, и вообще не было ни единого намёка на то, что хан услышал слова Читрадривы.

Без сомнения, теперь его казнь станет актом высшего милосердия. С Бату давно уже было неладно, и хоть Читрадрива всячески старался поддерживать его, пустив в ход магический камень перстня и все лекарские приёмы из арсенала анхем, какие только мог припомнить, великий хан угасал на глазах. Поэтому русское посольство не посетило Апеннинский полуостров, несмотря на настойчивые приглашения папы Целестия, преемника его святейшества Григория, приславшего когда-то к Даниле Романовичу нунция с предложением королевского титула. Пожалуй, получилось не очень вежливо, однако Читрадрива, будучи не в силах бороться с тихим безумием хана, завернул свой отряд на полпути из Парижа в Марсель и направился в Испанию. Правда, таким образом он не попадал ни в Неаполь к тамошнему королю, под чьим протекторатом находился Йерушалайм, ни в Верону, где старый Шмуль обещал ему своё гостеприимство. Но это ещё успеется. Главной задачей Читрадривы было довезти полуживого Бату до последнего западного моря.

А теперь – вот оно, море, и вот он, пока ещё живой Бату, вернее, всё, что осталось от некогда великого хана. Итак, за дело.

Подошедшие вместе с капитаном брига матросы принялись продевать конец спущенной с поперечной перекладины толстой просмолённой верёвки между верхними прутьями клетки. Затем завязали её особым узлом, отсоединили клетку от палубы, поплевав на ладони, схватились за другой конец верёвки и, дружно ухая, потянули. Скрипнули колёсики блоков, и клетка повисла в воздухе. Другие матросы налегли на деревянное колесо, перекладина развернулась, и мерно раскачивающаяся клетка повисла над волнующейся водой. Бату не пытался удержаться посередине, поэтому, когда клетка накренилась, он безвольно покатился в угол и там застыл.

Глядя на него, Читрадрива подумал, что Данила Романович явно просчитался. Не великого хана Бату казнят сейчас, а уничтожают лишь его жалкую оболочку, осколок былого величия. Хана Бату можно было убить на площади перед Софией Киевской в начале прошлой зимы, когда он бесновался, рычал и плевался от бессилия, вспоминая обрушившиеся на днепровский лёд молнии, которые сгубили половину его армии. А теперь – акт милосердия…

Хотя, возможно, именно в этом заключался жестокий расчёт государя Русского. Данила Романович не позволил врагу принять смерть достойно, как подобает воину, а решил подвергнуть его самой изощрённой пытке, какую только можно придумать для грозного властелина, некогда повелевавшего несметными ордами воинственных дикарей, – пытке унижением. Не выдержал этой пытки великий Бату. Теперь воля хана умерла, он ждал казни с полным безразличием, без страха, но и без ненависти. Ждал покорно, как ждёт изнурённый болезнью человек конца своих мучений.

Читрадрива нагнулся, проверил, крепко ли привязана верёвка к вертикальному столбу перекладины, оглядел стоявших плечом к плечу русичей, сбившихся в кучу вельмож, достал из-за пазухи пергаментный свиток и передал его Ипатию, своему заместителю, бывшему сотнику «коновальской двусотни» Карсидара. Вот уж кому действительно пошло на пользу годичное путешествие с Читрадривой! Здорово досталось храбрецу от татар на Тугархановой косе, и пусть ранен он был не смертельно, если бы не помощь «колдуна-целителя» Андрея, остался бы Ипатий на всю жизнь калекой. А так кости срослись у него правильно, все раны зажили, оставив лишь шрамы на теле, и только лёгкая хромота да ноющая боль в правой руке при сырой погоде напоминали ему о былых ранениях. Впрочем, последние два обстоятельства не слишком огорчали Ипатия: умелому всаднику хромота не помеха, а меч в его левой руке был не менее грозен, чем раньше – в правой.

Ипатий развернул грамоту с почтительным видом и принялся медленно и громко зачитывать:

– Волею государя всея Руси Данилы Романовича и его соправителя и сына Льва Даниловича!..

Толмач усердно переводил содержание грамоты на латынь – специально для присутствующих вельмож; а сосредоточившийся на голубом камне перстня Читрадрива мысленно повторял текст государева указа, чтобы и пленник понял всё до последнего слова. Но Бату не думал вообще ни о чём. Клетка покачивалась, медленно поворачивалась из стороны в сторону, и все видели, что взгляд хана совершенно безумен. Вот уж воистину, постигла разорителя Руси жестокая кара!

Грамота дочитана. Ипатий вернул её Читрадриве, обнажил меч…

И в этот миг Бату внезапно ожил. Казалось, звук извлекаемого из ножен клинка и тусклый блеск булата привели его в чувство. Он привстал, встрепенулся, шевеля ноздрями, потянул солёный влажный воздух и хрипло выкрикнул несколько протяжных слов. Но только Читрадрива понял их смысл: «Море! Последнее море! Великий Чингиз, я дошёл до него!!!»

Ипатий же решил, что вот сейчас, в момент проблеска сознания у Бату, самое время осуществить казнь, и, несильно взмахнув мечом в левой руке, перерубил обмотанную вокруг вертикального столба верёвку. Клетка обрушилась за борт, с громким всплеском вошла в воду, за ней потянулся верёвочный хвост и также исчез в пучине.

– Слышь, Андрей, что кричал этот шелудивый пёс? – угрюмо спросил Ипатий у Читрадривы.

И тогда Читрадрива неожиданно для себя самого сказал:

– Он хотел напугать всех. Говорил, что потомки Чингиза ещё отомстят за него. Можешь передать эти слова своему государю.

Мысленно же Читрадрива поблагодарил милосердного Бога, так и не вернувшего разум исстрадавшемуся пленнику. Опустевшая перекладина с блоками раскачивалась в воздухе, точно рука висельника…

Временами давая довольно крутой крен, бриг описал огромную дугу, развернулся и на всех парусах пошёл обратно к Порто, чтобы укрыться от злого норд-веста в гостеприимной гавани. Большинство вельмож и русичей, которым уже некого было стеречь, покинули палубу и укрылись в трюме.

Читрадрива вновь стоял около бушприта. Теперь его миссия выполнена, и он обратил взор к юго-востоку – туда, где в неведомой дали скрывался загадочный город Йерушалайм. Русичи вернутся в стольный Киев и доложат своему государю о казни Бату. А он, пожалуй, примет предложение молодого итальянского патриция, отправится с ним через Барселону в Неаполь, затем, уже в одиночку – в Верону, где погостит у старого купца Шмуля и, быть может, разузнает побольше о Земле Обета. А после – прямиком в Палестину, в Йерушалайм, на поиски входа в «пещеру», через которую четверть века назад маленький иудеянский принц Давид, ставший впоследствии мастером Карсидаром, скрылся от преследования кровожадных «хайлэй-абир», которые именуют себя воинством Христовым…