Даниил Клугер - Сатанинская пристань

4.

По мере того, как я приближался к дому, хорошее настроение сходило на нет. Причиной тому была предстоящая встреча с отцом и, как следствие, семейный обед. Отец не терял надежды на то, что я пойду по его стопам. Иными словами - в один прекрасный день отправлюсь в походный лагерь царя Леонида и стану спартанцем. Ребята с нашей улицы говорили, что спартанцы готовятся к очередному походу. Если это так, то, видимо, страстное желание отца напялить на меня бронзовый шлем и кожаный панцирь стало горячее. Меня спасало то, что мать не любила спартанцев, иначе бы я не отвертелся, вдвоем они бы со мной справились. Но мать каждый раз пыталась доказать мужу, что для сына (то есть, для меня) будет лучше и полезнее стать пажем при дворе Людовика ХП или Франциска Васильевича. При этом она напирала на то, что имеет обширные связи как при одном, так и при другом дворе. Естественно, что споры о моем будущем разгорались именно на семейных обедах, поскольку в другой обстановке родители мои не встречались. Ни к чему эти споры не приводили, каждый оставался при своем мнении. Временами - чем дальше, тем чаще - мне казалось, что они не слышат и не слушают друг друга, просто каждый торопится произнести вслух то, что подготовил к встрече, нимало не интересуясь результатами. Рано или поздно они все равно что-нибудь придумают, мне придется смириться с их решением. Лучше, конечно, позже, чем раньше, ни перспектива стать пажем, ни перспектива стать спартанцем меня не радовали. Так что пусть спорят подольше и без меня. Стол был накрыт под навесом, во дворе. Отец никогда не входил в дом - за исключением одной ночи, около семнадцати лет назад. - Наконец-то, - мать уже сидела за столом. - Мог бы и пораньше вернуться. - Разве я опоздал? - Я хочу поговорить с тобой до прихода отца. Сегодня - твой день рождения. - Знаю, - я нимало не придавал значения этому факту. - Тебе сегодня шестнадцать. - Ну и что? - я пожал плечами. - В прошлом году было пятнадцать. Какая разница? - Большая, - мать поджала губы. - Пора подумать о будущем. - Что о нем думать? - Тебе очень пойдет бархатный берет. - Не сомневаюсь. - И короткая шпага. - Возможно, - я не хотел спорить. С минуты на минуту придет отец, вот пусть они и спорят. Без моего участия. - Все очень просто, - сказала мать. - Я предупрежу камергера, и тебя примут. Никаких проблем. - Отлично, - сказал я. - Можно, я поем? - Нужно только решить, к которому из королей ты пойдешь на службу. - К самому лучшему, - сказал я. - Наверное, к тому, который ближе живет, - сказала мать. - Гениально, - сказал я. - А поесть можно? В эту минуту, наконец, заскрипела калитка, и во двор вошел отец. Мать замолчала. Он прошел в дальний угол двора. Я заметил, что его панцирь разорван на боку, а над глазом запеклась кровь. - Почему так поздно? - сухо спросила мать. Он не ответил. - Что случилось? - спросил я. Отец снова не ответил. Он возился с застежками и ремешками своего панциря и ругался вполголоса. - Помоги ему, - сказала мать. Я не пошевелился. Я не мог преодолеть отвращения, которое вызывало во мне все, что связано с оружием или войной. Я не мог заставить себя прикоснуться к панцирю. Отец справился с доспехами без моей помощи и вернулся к столу. Мать подала ему ломоть праздничного хлеба и кружку молока. Он принялся за еду. У меня пропал аппетит. Больше всего мне хотелось, чтобы традиционный разговор начался как можно позже, а еще лучше - не начался бы вообще. Отец доел, смахнул крошки на пол и сказал: - Война. - Опять, - мать вздохнула. - Вам еще не надоело? Он тяжело посмотрел на нее и ничего не сказал. - С кем? - спросил я. - С Центральным Рынком. Не зря у меня портилось настроение. За Центральным Рынком жила Моя Девушка. Значит, наше примирение откладывается, как минимум, на три-четыре дня. - С Центральным Рынком? - задумчиво спросила мать. - А где это? - На юге, - сказал я. - Точнее, на юго-западе. Она удивилась. - Там же нечем дышать! Как же там воюют? Отец поднялся из-за стола, молча осмотрел автомат, повесил на плечо тяжелый щит. После этого подошел ко мне и хмуро сказал: - Собирайся, пойдешь со мной. - Зачем? Для отца подобный вопрос звучал, по меньшей мере, нелепо. Тем не менее, он ответил: - Пора начинать. - Наш президент распустил гвардию, - сказала вдруг мать. - Я имею в виду, старую гвардию. Скоро будут набирать новую. Может быть, дня через три. Или четыре. Так говорят при дворе. Во всяком случае, я так слышала. Отец молча смотрел на меня. Я медленно поднялся из-за стола. Он кивнул и направился к калитке. - А казнить их будут, видимо, завтра, - сказала мать. - Кого? - спросил я машинально. - Старых гвардейцев, кого же еще? - мать отщипнула корочку хлеба. Президент не может набирать новую гвардию до казни. Вот я и подсчитала: если через три дня будут набирать новую, значит, старую гвардию казнят завтра или послезавтра. Отец остановился у калитки и вопросительно посмотрел на меня. Я не двигался. - Я жду. - Не пойду, - сказал я. - Не хочу. Он пожал плечами: - Как хочешь, сегодня у меня нет времени тебя уговаривать. Он ушел. Я посмотрел на мать. Она молчала, но по ее торжествующему лицу видно было, что в споре о моем будущем она уже считала себя победительницей. Зря она так считала. Становиться пажем мне хотелось еще меньше, чем становиться спартанцем. - Ты оскорбил отца, - сказала мать сдержанно. - Когда он вернется, попроси у него прощения. - Если вернется, - сказал я. - Что? - Ничего. - Впрочем, - сказала она, - он тоже неправ. Ты уже взрослый. С твоим мнением следует считаться. Она имела в виду свое мнение. - Эти спартанцы, - мать брезгливо поморщилась, - редко моются и едят всякую гадость, - она выжидательно посмотрела на меня. Я промолчал. - Голова болит, - сказала мать. - Пойду прилягу. Я снова промолчал, я понимал, что никуда не денусь, отправлюсь вслед за отцом, едва только мать уйдет к себе.

5.

Причин, заставивших меня отправиться к Центральному Рынку, было две. Во-первых - Моя Девушка. Она жила на Юго-Западной окраине города, то есть, за Рынком. А во-вторых - я испытывал какое-то смутное чувство вины перед отцом. Не знаю, почему. Когда я подошел к Рынку, там уже собралось множество любопытных, в основном - детей и подростков. Они стояли у пограничных столбов, пересекавших с запада на восток базарную площадь, облепили росшие у входа деревья, балконы близлежащих домов. За столбами шла война. Там убивали, жгли, насиловали женщин. Все шло, как положено на войне. Я, впрочем, ничего такого не видел. Отец рассказывал о прежних войнах, так что я прекрасно представлял себе все это, убедиться же в истине этих рассказов воочию особого желания не было. Я просто ждал, когда все закончится. Ждать мне пришлось часа полтора. Любопытные разошлись. Я миновал пограничные столбы и осторожно пошел по Рынку. Среди тлеющих развалин валялись убитые. Я старался подальше обходить их. Посередине рынка, за длинным пустым прилавком сидел, подперев голову, продавец помидоров. Помидоры лежали аккуратной горкой рядом с весами. Я подошел, чтобы спросить, кто победил, но понял, что он тоже мертв. Из ближайшего бара донеслось нестройное пение. Бар находился возле боковых ворот, которые во время войны запирались. Я вошел внутрь. Пели пьяные солдаты. Голые по пояс, они сидели за длинным узким столом, залитым пивом. Оружие и грязная одежда были грудой свалены в угол, подле незажженного камина. Стол загромождали кружки, тарелки с рыбой, бутылки. Я подошел к бармену, равнодушно взиравшему из-за высокой стойки на веселившихся, и спросил: - Кто победил? - А что, опять война? - спросил он, в свою очередь. - Да, с самого утра, по-моему. - То-то, я смотрю, за целый день - ни одного клиента. - Так ты не знаешь? Бармен флегматично пожал плечами. - Может быть, эти, - он показал на солдат. - А может быть, те, - он указал пальцем в угол, за моей спиной. Я оглянулся. Там, за угловым столиком, веселилась еще одна группа. - А может быть, никто не победил, - сказал бармен. - И даже скорее всего никто. Просто скоро стемнеет. Перенесли на завтра. Если, конечно, не перепьются. Я посмотрел на солдат. Один из них поднялся на ноги и, надсаживаясь, заорал: - А ну-ка, выпьем за здоровье Филиппа, потому как... - он не договорил почему - пошатнулся и рухнул на табурет. Солдаты одобрительно заржали,дружно выпили за Филиппа - без пояснений. - Кто такой Филипп? - спросил я. - Филипп? - бармен зевнул. - Царь, что ли? Или президент? Кто его знает. - Он с Центрального Рынка? - Какая разница? - бармен задумчиво поскреб щетинистый подбородок. - Выпей за его здоровье и считай, что он умер, - он поставил на стойку полную кружку и пододвинул ее ко мне. - Я не пью, - сказал я. Он взял кружку, немного подумал и осушил ее сам. Тут я понял, что бармен пьян мертвецки. Видимо, в отсутствие клиентов, он весь день обслуживал сам себя. Поставив пустую кружку, он сосредоточенно посмотрел на меня и спросил: - А если ты не пьешь, так что ты здесь делаешь? - Ничего. Бармен с сожалением перевернул пустую кружку вверх дном. - Ты лучше проваливай, - посоветовал он. - А то мне не понравится, я и убить могу. Без всякой войны. Очень просто, - он ткнул кружкой в сторону двери. Я и сам не собирался больше оставаться в баре, мне была неприятна густая винная сырость. Выбравшись на улицу, я поспешил к дому Моей Девушки. После бара дышать на улице было много легче. Кто такой царь Филипп? Среди наших я такого не помнил. Впрочем, это ровным счетом ни о чем не говорило, потому что царей, королей и прочих президентов было великое множество: Леонид, Генрих, Иван, два Франциска (правда, с разными отчествами), Людовик восемнадцатый. За Центральным Рынком - в Залесье и далее - их, по-моему, было не меньше. То, что бармен не знал царя Филиппа - или не царя - тоже ничего не значило. Я, например, о Генрихе узнал только позавчера. Кроме царей, королей и прочих были еще архиэкстрасенсы, двое. Раньше было трое, и столько же антиэкстрасенсов, но третьего сожгли, как еретика, а антиэкстрасенсов назначили евреями и тоже сожгли. Или повесили, точно не помню. Все они имели небольшие дворы, гвардии, армии, все они плели интриги, вели войны. Архиэкстрасенсы жгли еретиков, и это вызывало интерес, особенно по праздникам. Впрочем, за последнее время костры многим наскучили, поскольку жгли не только еретиков и не только архиэкстрасенсы.