Мишель Демют - Вернувшийся с долгой охоты

— Это Лизбет? Лизбет Длей?

— Неважно, как ее зовут… Скажи-ка, Браз, ты давно знаешь ее?

Браз неожиданно расхохотался. Он смеялся, как сумасшедший, и не мог остановиться. Его красивые, миндалевидной формы глаза покраснели. Эмблема клуба болталась на шее.

— Я? Но послушай, Мэгони, — проговорил он наконец, обессилев от смеха. — Но ведь это же ты послал меня за ней.

Мэгони вздрогнул.

— Ты хочешь сказать, что у меня опять был амнезический кризис?

— Ну… в общем, да, Мэгони. Она…

Оглушительная пощечина прервала его фразу. Он отшатнулся и, когда снова посмотрел на Мэгони, в его взгляде смешались гнев и жалость.

— Мэгони! Но ведь это была одна из твоих сестер!

Мэгони внезапно почувствовал ледяной холод. Он медленно повернулся спиной к стоявшему перед ним бледному парню с покрасневшей щекой, подошел к столу и сел за вокотайп.

— Одна из моих сестер? — наконец медленно проговорил он. — И у моей сестры в сумочке был прямой микро?

Браз промолчал.

— Это тебя не удивляет? — резко спросил Мэгони.

— Меня ничто не удивляет. Она смоталась?

— За ней пошел Шрайк.

— Вряд ли он найдет ее… О чем вы говорили?

Мэгони открыл рот, помолчал и растерянно пробормотал:

— Вообще-то я не помню… Надеюсь, ничего серьезного…

Браз склонился над вокотайпом. Белый лист бумаги был заполнен плотными мелкими строчками.

— Что это такое?

— Ну… это поэма…

Это было его любимое занятие. Он был не только командором клуба, но и его хроникером. И он писал поэмы, расходившиеся по всему городу и за его пределами. Они помогали сохранять надежду его ребятам и другим отчаянным парням.

«Словно волк, — прочитал вслух Браз, — словно

одинокий волк, которого я постоянно ношу в себе,

И который твердит мне, едва наступит утро,

Чтобы я убивал и убивал,

И после этого опять искал, кого убить.

Я сам подобен свирепому волку в дебрях,

Что рыщет, отыскивая след вторгшихся врагов.

Он несет им смерть, и его смертоносное дыхание

Достигает даже их звезды.

Каждый из нас подобен сейчас волку,

Льву, змее или скорпиону,

Хорьку или гордому ястребу,

Каждый из нас сейчас хищник,

Вернувшийся с долгой охоты».

Браз остановился и посмотрел на Мэгони.

— Это ты про наш клуб, правда? Ведь это мы!

— Да, это мы, когда мы делаем то, что должны делать. — Браз снова взглянул на обломки микро.

— Ты полагаешь, что это может грозить нам большими неприятностями?

— Нам грозят гораздо большие неприятности, — пожал плечами Мэгони, — из-за нас самих. Например, из-за меня, неспособного вспомнить, что было вчера. Вы выбрали меня командором, но я знаю, что с головой у меня не все в порядке.

Он поднял руки и помассировал себе виски медленными движениями пальцев так, как показывал ему доктор Крейн.

— Ну, тебя же прилично задело, — сказал Браз успокаивающе. — Ты здорово пострадал во время вторжения. Ну а я уцелел. Мне просто повезло.

Мэгони помолчал, потом улыбнулся.

— Конечно, ты прав, — сказал он. — И все же все мы — члены одного клуба, и это главное. Не так ли?

Постепенно опускалась ночь. Городской шум, приглушенно доносившийся в помещение клуба даже днем, сейчас был почти не слышен.

Парни входили один за другим. Молодые, решительные и безжалостные.

Наконец Мэгони решил включить свет. Прищурившись, он обежал взглядом лица собравшихся. Все уже избавились от оружия, сложив его в стороне, и опустили на пол своих котов. Образовались две темные груды, одна мертвая, другая живая, но обе одинаково опасные для врага. Коты дружелюбно обнюхивали и облизывали друг друга, а затем с мяуканьем разбредались по всему помещению. Оружие, казалось, еще не остывшее после сегодняшней бойни, угрюмо пялилось срезами стволов.

«Красные коты», поблескивая глазами, которых они не сводили со своего командора, молча ожидали, когда он заговорит.

Сентио, Крим, Абдул, Джеки, Хорек, Айдони и все остальные, вернувшиеся после целого дня охоты.

Прежде чем сообщать им плохие новости, он должен был прочитать им новую поэму. Да-да, именно это еще больше сблизит их, еще крепче спаяет в одно целое — великое братство членов клуба.

Мэгони подошел к вокотайпу, взял листок с текстом и принялся читать слегка прерывающимся от волнения голосом.

— Вот и все, — наконец сказал он. — Вот как выглядит для меня наша жизнь. Мы, молодые парни, мы последними сохранили на этой Земле способность убивать ради самозащиты. Мы нападаем и днем, и ночью. Наш клуб — сильнейший в городе. С нами не могут соперничать ни «Черные драконы», ни «Вампиры Земли». Мы можем быть жестокими, но иногда… иногда мы забываем о подозрительности, о вечной подозрительности, ежедневно, ежечасно спасающей нас…

И он рассказал о случае с микро. Лица присутствующих остались невозмутимыми. Только глаза заблестели сильнее от сдерживаемого гнева.

— Шрайк, — закончил Мэгони, — еще не вернулся. Он ушел сразу после полудня…

Все переглянулись.

— Но это значит… Это значит, что он мог попасть в засаду, — сказал Хорек.

— Не обязательно. Вы знаете, что Шрайк, так же, как я, как большинство из вас, получил «встряску» во время вторжения. От нее остаются следы, почти всегда заметные. Что касается Шрайка, то он время от времени, независимо от того, чем он занимается, внезапно замирает, после чего довольно долго выходит из оцепенения и не сразу вспоминает, что делал и о чем думал. Я сам забыл, что эта девушка была одной из моих сестер. Это я приказал Бразу привести ее сюда… и я больше ничего не помню.

Он пристально вглядывался в окружавшие его бледные лица и не находил на них ни малейших следов осуждения. Но и жалости тоже. Почти все они были похожи на него. Но чем свирепей звери, тем быстрее они настигают добычу. «Красные коты» — самые безжалостные из диких животных…

На лицах нет дружеских улыбок. Только жажда действия, неудержимое стремление снова оказаться на улицах города, снова мчаться к этому невероятному порту, где кишели враги, чтобы подстерегать их и убивать, убивать, убивать…

— Тео, Бенни, Сентио и Айдони… Вы сейчас отправитесь в город и постараетесь отыскать Шрайка. Остальные ждут здесь. Нам хватит работы на всю ночь.

— Какой работы? — поинтересовался Хорек. В его голосе прозвучала нотка агрессивности; в глазах светилась откровенная зависть к тем четверым, которые должны были выйти в город.